Поэт Роберт Фрост писал, что для вступления в брак «мужчина должен отчасти забыть о том, что является мужчиной», – и эту точку зрения сложно отрицать, когда речь идет о моей семье. Я много бумаги потратила, чтобы описать брак как орудие подавления женщин, но не стоит забывать и о том, что иногда он является и орудием подавления мужчин. Брак – путы цивилизации, которые сковывают мужчин рядом обязательств и таким образом сдерживают его беспокойную энергию. В традиционных культурах давно поняли, что нет ничего бесполезнее для общества, чем множество одиноких бездетных молодых мужчин (не считая их ценности как пушечного мяса, разумеется). Ведь неженатые молодые люди всего мира славятся лишь тем, что пускают деньги на шлюх, алкоголь, азартные игры и безделье. Они ничем не полезны. Этих монстров нужно сдерживать, прививать им ответственность – по крайней мере, так всегда рассуждало общество. Этих юношей нужно убедить отбросить детские игры и вступить наконец во взрослую жизнь: построить дом, основать свое дело, заинтересоваться окружающим миром. У всех народов мира существовала древняя мудрость: нет лучшего способа обуздать безответственного молодого человека, чем хорошая, верная жена.
Именно так вышло у моих родителей. «Она вправила мне мозги» – вот как подытоживает папа их любовную историю. Его это в общем-то устраивает – хотя иногда, особенно на семейных сборищах, рядом со своей властной женой и не менее властными дочерьми папа напоминает ошарашенного циркового медведя преклонных лет, который никак не поймет, как же случилось, что он стал таким домашним – и как он оказался на этом странном одноколесном велосипеде на самом верху. В тот момент он напоминает мне грека Зорбу.
[23]
Когда того спросили, был ли он когда-нибудь женат, тот ответил: «А разве я не мужчина? Конечно, я был женат. Жена, дом, дети – полная катастрофа!» (Мелодраматичные страдания Зорбы, кстати говоря, заставляют меня вспомнить о том, что в греческом православии брак считается не столько священным союзом, сколько святомученичеством – успешный долгосрочный союз двух людей требует определенной доли самоотречения от участников.)
Мои родители, безусловно, испытали на себе это самоограничение, эту маленькую смерть «я» в своем союзе. Я точно знаю, что это так. Но я не могу сказать, что им всегда не нравилась эта необходимость считаться друг с другом. Например, когда однажды я спросила отца, кем бы он хотел стать в следующей жизни (если нас ждет следующая жизнь), он не колеблясь ответил:
– Лошадью.
– Какой лошадью? – спросила я, тут же представив себе дикого скакуна, галопом несущегося по равнинам.
– Доброй, – ответил он.
Я подкорректировала картину и представила дружелюбного скакуна, галопом несущегося по равнинам.
– Доброй, а еще? – уточнила я.
– Мерином, – ответил папа.
Кастрированным жеребцом! Вот это неожиданность. Тут картина в воображении изменилась совершенно, и я представила папу спокойной тягловой лошадкой, мирно тянущей телегу, в которой сидит мама.
– А почему мерином? – спросила я.
– Так как-то проще, – ответил папа. – Поверь.
И действительно – ему так проще. В обмен на ограничения, наложенные браком на личную свободу, он получил стабильность, процветание, поддержку в стараниях, чистые и заштопанные рубашки, которые как по волшебству появлялись в ящиках его комода, и непременный ужин в конце тяжелого рабочего дня. В ответ он работал, чтобы обеспечить маму, был ей верен и подчинялся ее воле в девяноста пяти процентах случаев, одергивая ее лишь тогда, когда речь заходила уже чуть ли не о претензии на мировое господство. Условия этого договора, видимо, устраивали их обоих – ведь, как напомнила мне мама, когда я позвонила ей из Лаоса, их брак разменял уже пятый десяток.
Но разумеется, эти условия не для меня. В то время как моя бабушка была женой фермера, а мама – «без пяти минут феминисткой», я выросла с совершенно новыми представлениями о браке и семье. И отношения, которые скорее всего сложатся у нас с Фелипе, мы с сестрой называем «браком без жены» – это означает, что никто в нашем доме не будет исполнять традиционную женскую роль (или, по крайней мере, этой ролью ограничиваться). Самые неблагодарные занятия, всегда ложившиеся на женские плечи, будут распределены более равномерно. А поскольку у нас не будет детей, это будет и брак, исключающий роль матери, – разновидность супружества, которую по понятным причинам не дано было опробовать моей матери и бабушке. Кроме того, роль добытчика не будет полностью принадлежать Фелипе, как было с моим отцом и дедом; скорее всего, львиную долю дохода приносить в дом буду я. Таким образом, у нас получится и «брак без мужа». Без жены, без детей, без мужа… в истории мало примеров таких союзов, поэтому нам не на что ориентироваться. Придется самим по ходу придумывать правила и условия наших отношений.
Хотя не знаю… Возможно, всем приходится придумывать эти правила и условия по ходу.
Но как бы то ни было, когда я спросила маму, была ли она счастлива замужем все эти годы, она заверила меня, что ей было очень хорошо рядом с отцом, – во всяком случае, большую часть времени. А когда я спросила ее, какой самый счастливый период в ее жизни, она ответила:
– Здесь и сейчас. Я живу с твоим отцом, мы здоровы, свободны, не бедствуем. Каждый занимается чем хочет, а вечером мы встречаемся за ужином. И даже спустя все эти годы мы по-прежнему сидим часами, болтаем и смеемся. Это просто здорово.
– И правда здорово, – сказала я.
Возникла пауза.
– Можно я скажу кое-что, и, надеюсь, тебя это не обидит? – наконец произнесла мама.
– Конечно.
– По правде говоря, лучшее время в моей жизни началось, когда вы, девочки, выросли и уехали из дому.
Я рассмеялась (ну спасибо, мам!), но она поспешно перебила меня:
– Я серьезно, Лиз. Ты должна понять одну вещь: всю жизнь я воспитывала детей. Я сама выросла в большой семье, и мне вечно приходилось заботиться о Роде, Терри и Луане, когда те были маленькими. Я уж не помню, сколько раз мне приходилось вставать посреди ночи, когда мне было всего десять, и убирать за малышами, наделавшими в кровать. И так было всё мое детство. У меня никогда не было времени на себя. Потом, в подростковом возрасте, мне все время подсовывали детей старшего брата, и я ломала голову, как одновременно смотреть за ними и делать домашнюю работу. Потом появилась своя семья, и ради нее пришлось многим пожертвовать. А когда вы с сестрой уехали в колледж, впервые в жизни для меня настал такой момент, когда не было никаких детей и не надо было нести за них ответственность. И это было просто чудо какое-то. Ты даже не представляешь, как я была счастлива. Твой отец наконец полностью был в моем распоряжении, я могла распоряжаться своим временем – для меня это были революционные изменения. Никогда еще я не была так счастлива.
Так вот значит как, подумала я с облегчением. Значит, и она наконец нашла гармонию. Ну и хорошо.
