Сенатор Саймон Адамс заглянул в колыбельку и увидел ее – крошку Рут Томас. Малышка была необычайно хорошенькая – с черными густыми волосенками и пытливым выражением личика. Сенатор Саймон Адамс сразу обратил внимание на то, что она не красно-лиловая, какими бывает большинство новорожденных. Она не была похожа на ощипанного вареного кролика. Кожа у нее была гладкая, оливкового цвета, а взгляд необычайно серьезный для такой крошки.
– О, какая милашка, – проговорил Сенатор Саймон Адамс, и женщины позволили ему взять Рут Томас на руки.
Держа новорожденную девочку, он выглядел таким великаном, что женщины рассмеялись. Великан-холостяк с крошечной малышкой на руках. А Рут, лежа на руках у Саймона, словно бы вздохнула, вытянула трубочкой маленькие губки и беззаботно моргнула. Сенатор Саймон ощутил прилив почти дедовской гордости. Он поцокал языком и сделал «козу», чтобы рассмешить девочку.
– Ох, ну какая же милашка, – сказал он снова, и женщины снова рассмеялись. – Ну просто персик, – добавил Саймон.
Рут Томас была чудесной малышкой, а когда подросла, стала очень красивой девочкой. Темные брови, широкие плечи, великолепная осанка. Она с детства держала спину прямо, будто к ней была привязана доска. Еще совсем маленькой она вела себя как взрослая. Первым ее словом было решительное «нет», а первой фразой – «спасибо, не надо». Игрушки ее не слишком интересовали. Ей нравилось сидеть на коленях у отца и читать вместе с ним газеты. Ей нравилось общество взрослых. Она могла тихо сидеть рядом часами, и никто ее не замечал. В плане подслушивания она была специалисткой мирового класса. Когда ее родители отправлялись в гости к соседям, Рут забиралась под кухонный стол и сидела там тихо, как мышка, прислушиваясь к каждому слову. Чаще всего в детстве она слышала от взрослых: «Ой, Рут, а мы даже не знали, что ты здесь!»
Рут Томас была незаметной, поскольку вела себя осторожно, а также от нее всех отвлекали жуткая суета, шум и гам в обличье Поммероев, которые жили по соседству с Рут и ее родителями. У Поммероев было семеро мальчишек, а Рут родилась чуть позже появления на свет младшего из них. Она, можно сказать, почти терялась на фоне хаоса, создаваемого Вебстером, Конвеем, Джоном, Фейганом, Тимоти, Честером и Робином Поммероями. Мальчишки Поммерои на острове Форт-Найлз были притчей во языцех. Конечно, бывало, что и другие женщины здесь рожали столько детей, но не так часто и не слишком охотно. А семеро детишек у молодой пары всего-то за шесть лет – это смахивало на эпидемию.
Брат-двойняшка Сенатора Саймона, Ангус, о семействе Поммероев высказывался так: «Это не семья. Это какой-то треклятый помет».
Правда, Ангус Адамс мог так говорить из зависти, поскольку у него самого родственников не было, кроме чудаковатого единоутробного братца, поэтому чужое семейное счастье терзало Ангуса Адамса, как язва. А вот Сенатора, напротив, миссис Поммерой умиляла. Он говорил, что миссис Поммерой всегда выглядит беременной, потому что ничего не может с собой поделать. А еще он говорил, что, будучи беременной, она словно бы за что-то извиняется.
Замуж миссис Поммерой вышла совсем юной – ей и шестнадцати не исполнилось, – и замужество приносило ей одну только радость. Она обожала мужа, а сама была просто, что называется, сорвиголова. А еще она выпивала, то есть пила, как ненормальная, и обожала это дело. Она так пила во время беременности, что соседи поговаривали: из-за этого-то у ее детишек с головой не все в порядке. Так это было или нет, но ни один из семи сыновей Поммероев так толком и не научился читать. Даже Вебстер Поммерой, считавшийся в этой колоде детишек прямо тузом в плане ума, не прочел до конца ни одной книжки.
В детстве Рут Томас часто забиралась на дерево, тихонько там сидела и при случае швырялась камешками в Вебстера Поммероя. Он в ответ швырял камешки в нее и обзывал ее «вонючей задницей». А она говорила: «Вот как? И где же ты такое вычитал?» Тогда Вебстер Поммерой стаскивал Рут с дерева и бил по лицу. Рут была большая умница, но порой ей трудно было удержаться от метких высказываний, и, получая по физиономии, она делала вывод, что это просто неизбежно для умной девочки, живущей по соседству с таким количеством Поммероев.
Когда Рут Томас было девять лет, в ее жизни произошло значительное событие. Ее мать уехала с острова. Отец Рут, Стэн Томас, отправился с ней – в Рокленд. Они собирались пробыть там неделю-другую. До возвращения родителей Рут должна была пожить у Поммероев, но в Рокленде что-то случилось – какие-то осложнения, из-за которых мать Рут оттуда не вернулась. В то время никто никаких подробностей Рут не рассказывал.
В конце концов, ее отец возвратился, но не скоро. Рут пришлось провести у Поммероев несколько месяцев, все лето. Значительное событие не слишком огорчило Рут, потому что она очень любила миссис Поммерой. Ей понравилось жить у нее. Она была готова остаться у нее навсегда. А миссис Поммерой любила Рут.
– Ты мне прямо как родная дочка! – часто говорила Рут миссис Поммерой. – Ты мне прямо как чертова родная дочурка, которой у меня сроду не было!
Слово «дочурка» миссис Поммерой произносила так: «доутшука», и Рут это ужасно нравилось. Ей казалось, что у нее над ухом шуршат перышки. Как все уроженки Форт-Найлза и Корн-Хейвена, миссис Поммерой говорила с акцентом, который в Новой Англии именовали «нижневосточным». По сравнению с грубым провинциальным говором шотландских и ирландских первопоселенцев это был, можно сказать, легкий шепоток. Помимо всего прочего, для этого акцента было характерно просто-таки преступное пренебрежение звуком «р». Рут ужасно нравилась речь миссис Поммерой. У матери Рут такого красивого выговора не было, и к тому же она никогда не употребляла таких слов, как «чертов», «мать твою», «дерьмо» и «задница», а эти слова, словно перец, добавляли остроты в речь коренных островитян и многих из их жен. А еще мать Рут не хлестала ром в огромных количествах и не становилась после этого нежной и любящей. А миссис Поммерой такой становилась каждый божий день. Короче говоря, у нее была куча преимуществ в сравнении с матерью Рут.
Миссис Поммерой была не из тех женщин, которые непрерывно лезут обниматься. А вот поддеть локотком или ткнуть пальцем она любила. Она непрерывно поддевала Рут локтем и толкала, порой с такой силой, что та падала. Но все это – с любовью, конечно. Повалить Рут ей удавалось только потому, что та была еще маленькая. И по попе миссис Поммерой ее шлепала любовно.
«Ты прямо как моя чертова родная дочурка, которой у меня сроду не было!» – восклицала миссис Поммерой, поддевала Рут локтем, а потом толкала… и Рут падала.
Доутшука!
Наверное, миссис Поммерой ничего не имела против дочери – после того, как родила семерых сыновей. Да, ей очень даже по сердцу были дочки – после того, как она столько лет мучилась с Вебстером, Конвеем, Джоном и Фейганом и так далее, и так далее, которые вели себя за столом так, словно сбежали из сиротского приюта, а орали, как каторжные. Словом, к тому времени, когда у них поселилась Рут, миссис Поммерой была совсем не против дочери.
Но больше всех на свете миссис Поммерой любила своего мужа. Она безумно любила мистера Поммероя. Он был невысокий, мускулистый, с большущими руками, тяжелыми, как дверной молоток. Глаза у него были узкие. Он ходил, подбоченившись. Лицо у него было странное – всегда какое-то сморщенное, а губы вечно приоткрытые, словно готовые к поцелую. Он хмурился и щурился так, будто вел в уме какие-то сложные математические расчеты. Миссис Поммерой его обожала. Когда она сталкивалась с ним в коридоре, она щипала его за соски через майку. Щипала и визжала:
