Игорь пинком распахнул дверь и с видимым трудом полез из машины наружу. Потрясенный нереальностью случившегося, Вестгейт, не зная, как себя вести дальше, сидел и ждал развития событий.
Игорь протянул вперед раскрытую ладонь. И в красных призрачных сполохах Вестгейт увидел, как откуда-то из воздуха в эту ладонь прыгнул маленький черный мячик. «Клякса вернулась», – догадался Вестгейт и невольно вздрогнул. А Игорь взял своего черного друга в обе руки, крепко прижал к груди и как-то весь съежился, опустив подбородок и плечи, словно хотел свернуться вокруг кляксы, закрыв ее своим телом от окружающего мира. Вестгейт почувствовал, что между Игорем и кляксой сейчас происходит что-то очень личное и интимное, касающееся только их двоих, и в легком смущении отвернулся.
Прошло, наверное, около минуты, прежде чем снаружи почувствовалось движение и голос Игоря произнес:
– Алекс, будь другом, там под сиденьем должны быть перчатки. Где-то под тобой…
Вестгейт сунул руку под сиденье, но там было пусто. А вот правый сапог явно стоял на мягком. Вестгейт поднял ногу и отодрал от подошвы сморщенную кожаную перчатку. Нагнулся и нащупал под ногами средних размеров гаечный ключ, смятую пачку из-под сигарет, отвертку, кусок электрического шнура, замасленную тряпку и, наконец, еще одну перчатку.
– Спасибо. – Игорь принял у Вестгейта перчатки и, брезгливо держа их двумя пальцами, двинулся к безжизненной машине преследователей. Вестгейт опять схватился за бинокль. Прежде чем заглянуть в окуляры, он посмотрел вслед брату и увидел, что того на ходу основательно шатает. Вестгейт недовольно поморщился. Дай ему волю, он бы сейчас без промедления отправил Игоря на заднее сиденье и приказал ему спать. Но Игорь все еще считался в их тандеме ведущим, эту его роль никто не отменял. Кроме того, Вестгейт понятия не имел, что теперь делать, а Игорь действовал, кажется, вполне уверенно. Вот он подошел к чужой машине вплотную, вот осторожно приоткрыл дверцу. Внимательно смотрит внутрь. Отстегнул от пояса телефон, одной рукой набрал вызов, что-то говорит в трубку. Кивает. Убирает телефон, снова нагибается внутрь салона, что-то там делает, выпрямляется, отходит от машины…
– Oh, shit! – Вестгейт уронил бинокль и сжался в комок.
Бац! Бац! Бац! Короткое тявканье автомата, треск рассыпающихся стекол, характерный звон гильз по асфальту… Вестгейт, бормоча английские слова, заткнул пальцами уши и согнулся на сиденье в три погибели, готовый узлом завязаться, провалиться внутрь себя, но только не слышать опять, как пули с чмоканьем целуют теплую плоть. Но, даже закрыв глаза, Вестгейт отчетливо видел, как его брат, а скорее – чудовище, которое все почему-то считают его братом, жмет на спуск и хищно облизывается.
Вестгейт громко застонал и вдруг почувствовал, что лицо у него мокрое. И понял, что плачет, задыхаясь и подвывая, скатываясь в такую истерику, какой с ним не бывало еще, похоже, никогда. Все безумное напряжение прошедших дней нашло выход в этой звериной вспышке эмоций, и Вестгейт неожиданно ощутил почти физически, как ему становится легче, еще легче, еще…
Когда по дороге зацокали, приближаясь, знакомые каблуки, Вестгейт был уже в порядке. Он сидел и, глядя в потолок, курил, с наслаждением выпуская огромные клубы дыма.
Игорь открыл заднюю дверь и скорее упал, чем сел, в машину. Вестгейт слышал, как он стаскивает перчатки и швыряет их под ноги. Потом Игорь со стоном и хрустом потянулся, захлопнул дверцу и сказал абсолютно спокойным голосом:
– Ты не мог бы сесть за руль? А то я что-то малость не в себе. Похоже, хватит с меня на сегодня.
Вестгейт, не говоря ни слова, перебрался влево, закрыл дверь водителя и завел мотор.
– Только не разгоняйся, – попросил Игорь. – Держи где-нибудь около сотни. И минут через двадцать нам пойдет колонна навстречу, ты не удивляйся.
Вестгейт кивнул, по-прежнему молча, и осторожно тронул машину с места.
– Четверо в гражданской одежде, – тихо сказал Игорь, так тихо, что Вестгейт едва расслышал. – Никаких документов. Молодые парни, наши ровесники. Ты что-нибудь понимаешь, а, брат?
– Зачем ты это сделал?! – вырвалось у Вестгейта.
– Трое были мертвы, один в коме. Уверяю тебя, он бы никогда не проснулся. А клякса… Понимаешь, я должен был это сделать. Она нас выручила, а я – ее. Если кто-то узнает, что она действительно живая, разумная – ей конец. Я когда думаю о второй, о той, которую убили…
– Как это – убили? – переспросил Вестгейт.
– Понимаешь… – Игорь повозился, устраиваясь поудобнее. – Я же говорил, их было две. Одна слабенькая, она даже не шевелилась. И ее я отдал. А вот эта… Она подкатилась ко мне и потерлась о мою ногу, как щенок. Несчастный маленький одинокий щенок. И я сразу почувствовал, что отдать ее ученым на вивисекцию будет хуже убийства. Я тогда был в шоке, плохо соображал, действовал скорее инстинктивно… И спрятал ее за пазуху. И, пока мы ехали домой, слушал, как она со мной разговаривает. Не словами, конечно. Но она говорила. Она была счастлива, понимаешь? Впервые здесь, в нашем мире, она встретила человека, который мог относиться к ней как друг. Естественно, я не смог ее отдать. Это случилось два года назад. С тех пор мы вместе… Вот. На Службе знают, что она у меня. Но до них не доходит, что та клякса, которую они сдуру угробили, и моя приятельница – совершенно разные существа. И я им не дам этого узнать. Когда нынешний кризис рассосется… Хотя не знаю. Может быть, вместе с кризисом рассосется и Служба.
– А откуда ты знаешь, что вторая э-э… мертва?
– А мне эта сказала. – Игорь машинально прижал руку к груди, к тому месту, где во внутреннем кармане отдыхал, набираясь сил, теплый черный комочек. – Буквально три дня назад. Я пришел со Службы и увидел, что она страшно расстроена. Спрашиваю, в чем дело, а она… Черт, извини, я так говорю, как будто она действительно словами изъясняется. В общем, ту, другую, сунули под какое-то жесткое излучение, и она распалась. Я думаю – ну все, конец, завтра ко мне Королев подойдет, и как выкручиваться, совершенно непонятно. Но Королев не подошел. Я теперь понимаю, что кризис тогда уже начался, и им было не до кляксы, им важнее всего было не вывести меня из равновесия. И слава богу. Потому что тогда все могло обернуться как-нибудь нехорошо. А теперь я ее просто не отдам. Не отдам, и все. Правда? – спросил Игорь, и Вестгейт понял, что он сейчас обращается к кляксе. – Правда. И катитесь вы все, господа хорошие, к чертовой матери…
Вестгейт закурил и в раздумье забарабанил пальцами по мягкому ободу руля.
– Слушай… – Он подумал секунду и решился сказать о главном, о том, что еще не было сказано и чего, судя по всему, Игорь опасался не меньше, чем он сам.
– Слушай, – повторил Вестгейт уже увереннее. – Ты понимаешь, что там, в машине, были не те, кто якобы гоняется за мной?
– Разумеется, – ответил Игорь совершенно без выражения.
– Ты можешь предположить, что это значит?
– Могу. Но ты мне не поверишь.
