Брать — да! Такое! Да, всегда, и сам все отдам, что имею в этот момент — в сексе, в неистовом откровенном единении, — все отдам, всего себя, и помру на тебе с радостью! За такое и помереть не жалко!
Но что после… Извини, это не мой поезд. К кому-нибудь другому — помоложе, менее циничному, менее свободному. А я старый холостяк.
М-да, от мыслей таких гордо поднятый было «флаг» пораженчески приспустился.
«Надо поспать. Пойти лечь рядом с ней и просто поспать, и контролируй свои руки, мозги и член, Ванечка!»
Просто поспать!
Санька спала в той же позе, в которой он ее оставил, — на спине, раскинув руки в стороны, заботливо прикрытая махровой простынею. Он улегся рядом, остановив себя, когда потянулся к ней неосознанно руками, обнять. Сашка перевернулась на бок, обняла его одной рукой за талию, вздохнула легонько во сне.
Он осторожно высвободился из-под ее руки, отодвинулся на самый край кровати, чувствуя, как закипает в нем раздражение.
— Гуров, — сонно пробормотала Сашка, — если ты еще чуть-чуть сдвинешься, то свалишься с кровати, а ты и так не совсем целый.
Он рассмеялся!
Да пошло оно все, хотя бы до утра!
И передвинулся к ней, и принял в свои объятья, сильно, крепко, с радостью освобождения, и поцеловал все синяки и разбитые губы.
— Спи! — приказал он ей шепотом.
Чувствуя, как на него снисходит такое умиротворение и спокойствие, какого не чувствовал миллион лет, может, никогда.
Что происходит?!
Как, каким невероятным образом эта Романова смогла снова ускользнуть?
Она уже была у него в руках!
И все! Все — дальше только своя империя, спокойное благополучие в роскоши — другая жизнь!
Как?! Почему?! Что это за мужик с ней, в конце концов?
Твою мать! Это невозможно, невозможно, но она снова исчезла!
Он не может без нее уйти! Он залез в такие дела, завязался с такими людьми, если он не исполнит свои обязательства!.. Смерть будет мечтой. Освобождением!
Он думал, старался изгнать панику, то и дело затапливающую мозг, конечно, он мог бы исчезнуть, но ненадолго, и жить, оглядываясь каждую секунду.
Зачем он ввязался в эти дела?
Деньги. Еще деньги, власть, неограниченные возможности, расширение сфер своего влияния.
Он сам подставился! Он не сможет дать обратный ход и выйти из дела! Это тот случай, когда никакие бабки не помогут. Он должен был уйти два дня назад — все было готово, продумано до мелочей и оплачено!
Но эта Романова! Сука!
Спокойно! Он все сделает, у него получалось много лет, получится и на этот раз!
Спокойно! Все необходимые действия по ее поиску предприняты. Надо только ждать!
Что же за мужик ее вытаскивает?
«Утро было добрым!» — как любила говорить одна из его любовниц, имея в виду ровно противоположное данному утверждению.
Иван проснулся с таким ощущением правильности и полноты жизни, которое и не помнил, когда его посещало. Он осознал, что обнимает, крепко прижимая к себе, спящую Сашку, закинув на нее ногу, в полной боевой готовности.
И запаниковал. Снова.
И стал осторожно, чтобы не разбудить, отстраняться от нее изо всех весьма резонных «нельзя».
— Гуров, — сонно-умиротворенно, не открывая глаз, сказала Сашка, — не отползай по-пластунски, тебе не грозит насильственная женитьба и принудительный секс.
Ну, не стервочка, а? Все-то она про него понимает! Знает!
Он взял ее!
Хотел нежно, неспешно, растягивая удовольствие, а получилось все быстро, стремительно, страстно.
Придя в себя, Иван понял: ничего никуда не делось — обоюдное недоверие, его страхи, что-то непонятное в ней — все это вернулось, как только улеглись страсти и успокоилось дыхание, разъединив, отгородив их друг от друга невидимой стеной.
Они оба понимали это, чувствовали и молчали, не расплетаясь руками-ногами, оказались по разные стороны этой стены.
Он перекатился с нее, удержался, чтобы не отодвинуться — стыдно, так уж!
— Ладно, Гуров, все и так понятно: ты не доверяешь мне, я тебе, и все за этим следующее. Но давай хотя бы не опошлять того, что было. У тебя так было когда-нибудь? У меня нет! Никогда!
Он молчал.
А что тут скажешь? Господи, откуда ты взялась и за каким лядом все перевернула? Чужая — своя женщина! Подозреваемая и на все способная, откуда ты свалилась на его голову?! Он не хочет ничего усложнять в своей жизни, он не хочет барахтаться в непонятном чувстве вины, обвинений!
— Спокойно, Гуров! У меня есть план! — деловито оповестила Сашка. — Перевести все в шутку и несерьезность незатейливого траха я тебе не позволю! Мы договоримся, что ничего не было, и все! Ты непонятный Гуров, я непонятная Романова!
Да, да, все правильно. Он ее почти ненавидел в этот момент!
— Сашка, — сделал он неожиданно попытку, так непереносимо тяжело было стоять с ней порознь, на разных черно-белых позициях, — расскажи мне…
«Освободи нас обоих, Сашенька! — умолял он ее мысленно. — Расскажи!»
Она рвалась к нему, он видел это в балтийском штормовом море ее глаз, рвалась поверить и… отступила.
— Мне нечего рассказывать и признаваться не в чем, Иван, я безоговорочно законопослушная дамочка и никогда ни в каких темных делишках не участвовала. Даже рядом не стояла! Я не знаю, кто ты и что тебе от меня надо. Для тебя это какие-то неизвестные мне цели, а для меня вопрос жизни. Я знаю, что жизни! Я не доверяю тебе, но не до такой степени, чтобы подозревать, что ты специально затащил меня в постель с намерением привязать к себе или выведать информацию из каких-то своих расчетов. То, что у нас было, было честно, искренне, без обмана, на всю катушку! И тебе так плохо сейчас, потому что ты понимаешь: может быть, завтра тебе придется меня сдать, продать. А если не сдать, то что со мной, такой, делать дальше в твоей замечательной жизни? Я все понимаю, Гуров, но мне от этого еще хуже! В миллион раз хуже!
Господи боже мой! Ну, не должна быть баба такой умной! Не должна, права не имеет так понимать и расщелкивать мужика! И что теперь со всем этим делать, с тем, что она выворачивает его своими словами наизнанку?!
Сашка! Санька! Милая, родная — чужая, единственная запретная и, может, единственная нужная женщина! Ну, почувствуй меня, расскажи, что знаешь! Ну, давай!
Раздражение поднималось горчащей волной изнутри к горлу, и Иван не знал, что с ним делать. Но она — в который раз — освободила их от тупикового молчания и невозможности что-то изменить, исправить:
— Пойдем завтракать, Гуров! Ничего мы сейчас не решим!
