— Когда мне сегодня утром господин из твоего министерства спокойно так пояснил, что налоговая проверка и арест счетов уже состоялись, а завтра, в рамках проверки, будет наложен арест на все мое имущество, я как очнулась, поняла, до чего дошла!
— Исключительно под угрозой потери своих денег и бизнеса, — напомнил он расстановку сил.
— Я понимаю, как это выглядит со стороны, — не дрогнула Надежда.
— Ни черта ты не понимаешь! — шумнул и успокоился сразу, как порыв ветра, Больших и продолжил ровно: — Я не со стороны, Надь, я непосредственный участник и объект твоих боевых действий!
Вот теперь взгляд ее стал виноватым, беспомощным. Проняло или так за бабки свои испугалась?
— Я очень обиделась, что ты меня отшвырнул за ненадобностью! А я так старалась, чего только не пережила, и рисковала все время ужасно, когда челночила, ты и не представляешь, как подставлялась, вкалывала, как каторжная, только для того, чтобы мы из нищеты вылезли, чтобы хорошо жили, как люди!
— Чтобы как люди — для этого другое надо, Надь, то, чего мы не сумели. И все, что ты сейчас говоришь, к этому отношения не имеет. Ничем таким я тебя не обидел, да и ты меня. Мы каждый по отдельности справлялись со своими трудностями, страхами, проблемами. Не семьей, вдвоем, а в одиночку. Мы же ни разу не разговаривали нормально, не рассказывали, не делились своими проблемами. Надь, мы не были семьей, это что-то другое! И валить не на кого! Никто не виноват — ни я, ни ты, оба виноваты! Одинаково! Не надо никаких психологических этюдов, покаяний, обвинений… Мы развелись, мы давно чужие люди, и надо по-человечески расстаться.
— Ну разумеется! — зло ответила она. — И как всегда, ты весь в белом, благородный, честный, а я плохая и зловредная!
Степан чуть не взвыл!
— Давай так! — четким командирским тоном распорядился он. — Мы встречаемся в суде и заканчиваем со всей этой бодягой! Все!
Он второй раз начал подниматься со стула.
— Я хотела предложить мировую! — заспешила Надежда, стараясь его остановить.
— У тебя это плохо получается, — заметил Степан. — Я не хочу выслушивать никаких твоих обвинений, претензий, оскорблений. Я сыт этим по горло!
— Нет, Степан! Все! Никаких эмоций, обещаю! Ей приходилось говорить, запрокинув голову, Больших не потрудился сесть и облегчить ей задачу.
— Я не хочу терять нашу квартиру, я к ней привыкла, — заторопилась, заспешила она. — Я отдам тебе дом в поселке. Мне он не нужен, ты же знаешь, я не люблю жизни на природе. Я ездила туда по необходимости. И это не дача захудалая, а настоящий дом со всеми коммуникациями: электричество, водопровод, отопление индивидуальное и даже Интернет, я провела три месяца назад. Я отдаю тебе его полностью со всем содержимым в доме и на участке, а ты оставляешь мне квартиру, а чтобы не терять московскую прописку, можешь прописаться у родителей. И конечно, я отдам тебе все твои вещи. Это справедливое предложение.
Он так и не сел, стоя выслушал ее и сухо ответил:
— Я подумаю.
На следующий день они с Надеждой провели экскурсионную поездку в дом. После чего за одну неделю оформили все документы, подписали все мировые соглашения, за деталями и юридическими тонкостями проследил его зять Юра.
Ш-шкраб — бросок! Ш-шкраб — бросок! Ш-шкраб — бросок!
Взмыленный от ускоряющегося темпа, подгоняемый тяжелыми воспоминаниями, накатившими без спросу, Степан презрел недовольство собой и с остервенением расчищал снег.
— Нет! — возражал он тяжело дыша неизвестному оппоненту. — Во что превращается любовь и чем заканчивается совместное проживание…
Ш-шкраб — бросок!
— …Мы уже знаем! Научены по самое «не хочу»!
Ш-шкраб — бросок!
— Спасибо, больше не желаю! — Остановился, перевел дыхание, вытер пот рукавом со лба и закончил возмущенную фразу: — Нет уж! Вполне с тебя хватит, Больших, семейной жизни, разборок, ненависти, разводов! Наелся — сыт! Уполне!
Ш-шкраб — бросок, ш-шкраб — бросок!
Обливаясь потом, он разгребал, разгребал и разгребал снег, пытаясь вместе с ним избавиться от не дающего покоя ощущения вины, некоего подозрения, что не прав, что примеряет чужие поношенные одежки на другого, совсем не того размера, человека.
Это мучительное сомнение, а еще надежда, обещание и… желание.
И он изгонял из себя, изгонял, как мог, душевное смятение…
Ш-шкраб — бросок! Ш-шкраб — бросок!
Стаська намучалась, полдня наматывая километры по квартире, слоняясь без дела и без толку из одного угла в другой. Несколько раз принималась за работу и бросала — нет, не можем!
Она оплакивала себя, несчастную, жаловалась на судьбу, выдвигала претензии жизни, кляла Больших за бегство! Ей некуда было деться от переживаемого горя, она не находила успокоения — ну хоть чего-нибудь, за что можно уцепиться и вытащить себя из отчаяния! У Стаськи все болело — и душа, и тело, и мозги! И она удивлялась, почему не плачет, может, полегчало бы?
Хоть в петлю!
И тут затренькала трубка домофона.
Милый простецкий дядька, лет шестидесяти, пригнал ее машину из дома — и имени произносить не будем кого! Она рассыпалась в благодарностях, зазывала пить чай с дороги и надеялась, что он согласится, посидит с ней за столом, они поговорят хоть о чем, только бы не одной оставаться! Но он отказался.
— Нет, благодарю! Вы очень милая девушка, и я бы с удовольствием, но надо идти! Поспешу! Еще хотел на работу заскочить!
Закрыв за ним дверь, Стаська почувствовала, что еще чуть-чуть — и от звенящей тишины притихшей от хозяйского горя квартиры у нее лопнет мозг!
Она в момент собралась и поехала к княгинюшке.
А куда еще?!
— Так! — сказала тетка, открыв дверь и обозрев племянницу. — У нас беда с последствиями?
Княгинюшка все плохие события классифицировала по шести степеням: происшествие и происшествие с последствиями, далее следовало горе и оно же с последствиями, и наивысшая степень досталась беде и беде с последствиями.
— Да! — призналась Стаська, шагнула в квартиру и обняла тетку за шею, как в детстве.
— Ну, ну! — успокаивающе похлопывала ее по спине княгинюшка.
Поцеловала в щеку, отстранила, рассматривая более внимательно, и, услышав за спиной шаги выходящей из кухни встретить Стаську домработницы, распорядилась деловым тоном:
— Зоя Михайловна, у нас беда с последствиями. Давайте-ка пирог, сметану к нему, что у нас там еще вкусненького? Колбаса ее любимая есть?
— Да все у нас есть, Серафима Андреевна! — весело отозвалась Зоя Михайловна. — Щас будем лечить и ликвидировать последствия!
И Стаська, наконец, расплакалась и рассмеялась одновременно.
