— Не огорчайся, Берлингем совсем рядом. — Но глаза
Одри наполнились слезами, и она осторожно обняла Аннабел, боясь помять фату.
— Я так люблю тебя, Анни. Надеюсь, ты будешь счастлива
с Харкортом.
Аннабел опять засияла улыбкой и, двинувшись к парадной
двери, весело пообещала:
— Непременно, я в этом ни капельки не сомневаюсь.
Загудел рожок дедушкиного «роллс-ройса», Аннабел уселась в
машину и принялась поправлять складки пышной юбки.
Дед зашипел от ярости, потому что юбка закрыла колени и ему,
и Одри, и вдруг оказалось, что в машине для них троих слишком мало места.
— Думаешь, тебя весь день будут ждать в церкви? —
проворчал дед и сжал обеими руками набалдашник трости. Но глаза его с нежностью
смотрели на прелестное создание. Внучка так живо напомнила ему невесту, рядом с
которой он стоял рядом двадцать шесть лет назад. Она была даже красивее, чем
это дитя, и на ней женился его сын Роланд… Как похожа Аннабел на свою мать, ему
даже страшно стало. И когда он стоял в церкви рядом с Одри и смотрел на
счастливую Аннабел, которая давала обет верности Харкорту, ему показалось, что
он вернулся в прошлое.
Одри тоже с нежностью глядела на сестру под венцом и не
могла удержать слез; глаза ее снова наполнились слезами во время приема, когда
дед красиво закружился с Аннабел в медленном вальсе. Неужели он обычно ходит,
опираясь на трость?
Кажется, он и сам об этом забыл. Как легки и изящны его
движения! Пара прошла полный круг по залу, и старый Рисколл подвел внучку к
мужу. На лице его мелькнуло потерянное выражение, он медленно двинулся прочь,
такой вдруг старенький и одинокий. Одри тронула его за локоть.
— Мистер Рисколл, пожалуйста, подарите этот танец мне.
Он улыбнулся. Сколько любви было во взгляде, которым они
обменялись. Оба они испытывали сегодня странное щемящее чувство; казалось,
расставшись с Аннабел, они стали еще ближе друг другу, их связали еще более
тесные узы.
Пройдя с дедом полкруга, Одри незаметно подвела его к
креслу, не дав почувствовать, что он стар и немощен. Сказала, что ей непременно
надо присмотреть за чем-то, что без нее не обойдется. Она, как всегда,
потрудилась на славу. Все говорили, что прием на редкость удался, благодарили,
восхищались. Потом появилась Аннабел в белом шерстяном костюмчике, и молодые
двинулись к выходу, на них посыпался дождь из розовых лепестков и риса. Одри
улыбалась, довольная, что все так хорошо прошло. Они с дедом попрощались с
гостями, сели в «роллс-ройс» и вернулись домой.
Казалось, с сегодняшнего утра прошло много-много времени.
Уставшие до изнеможения, они сидели в библиотеке у камина,
смотрели, как неумолимо сгущается за окнами туман, слушали, как гудят вдали
сирены, предупреждающие об опасности на дорогах.
— Все прошло очень хорошо, правда, дедушка?
Одри с трудом подавила зевок и поднесла к губам рюмку хереса,
которую он ей налил. Гости выпили не один десяток ящиков шампанского, которое
тайно доставили в отель из дедовского погреба, но она почти ничего не пила, и
сейчас после рюмки хереса напряжение трудного дня отступило. Она вздохнула с
облегчением, в памяти проносились картины венчания…
Столько лет она заботилась о своей младшей сестренке, с
самого детства, и вот теперь ее нет с ними. Нынешнюю ночь молодые провели в
отеле «Марк Хопкинс», они сняли там огромный номер «люкс», а утром сядут на
поезд и поедут в Нью-Йорк, там Пересядут на «Иль де Франс» и поплывут в Европу.
Одри обещала приехать на вокзал проводить их и сейчас, вспомнив об этом, вдруг
почувствовала острую зависть — не к их любви, о нет, а к путешествию; которое
их ожидало. Конечно, для себя она выбрала бы другой маршрут, но дело не в
маршруте, а в том, что они свободны. Вот чему она, оказывается, завидует —
свободе! Ее кольнуло чувство вины, она настороженно взглянула на деда: а вдруг
он прочел ее мысли? Нельзя так рваться прочь из дома, она не имеет права, но
порой желание увидеть новые места становилось неодолимым, и тогда она проводила
бессонные ночи, листая альбомы отца. Однако это не утоляло ее жажды, ей
хотелось большего, хотелось странствовать, быть персонажем на каждом из его
старых, выцветших снимков…
— Мы с тобой тоже должны куда-нибудь поехать. —
Слова слетели с ее уст неожиданно для нее самой, она не успела удержать их.
Дед изумился:
— Поехать? Но куда?
Они, как всегда, собирались провести август на озере Тахо.
Но он мгновенно заподозрил, что она говорит о другом, ее тон
слишком живо напомнил ему о Роланде.
— Может быть, в Европу, как мы ездили семь лет назад…
или на Гавайи…
А оттуда в Азию, хотелось ей добавить, но она не решилась.
— Зачем нам куда-то ехать? — недовольно возразил
он, но в глубине его души было не недовольство, а страх. Разлука с Аннабел не
причинила ему особых огорчений, но потерять Одри… эта мысль приводила его в
ужас. Как бы он жил без нее все эти годы, без этой удивительной девушки с
ловкими умелыми руками, острым умом и своеобразными взглядами? А их ежедневные
сражения? Да это просто счастье! — Стар я колесить по белу свету.
— Тогда поедем хотя бы в Нью-Йорк. — Ее глаза
загорелись, и у него на миг сжалось сердце: бедняжка, ну что она может одна?
Почти все подруги, с которыми она училась, давно повыходили замуж, у них по
двое или даже по трое детей, и мужья могут отвезти их куда угодно. А Одри все
ждет своего избранника, своего принца, только вряд ли ей суждено дождаться, и
доля вины в этом лежит на Эдварде Рисколле. Удивительно ли, что она не нашла
себе мужа по душе, у нее столько обязанностей, она ведет дом, заботится о
сестре. Слава Богу, Аннабел выдали сегодня замуж. Дед с нежностью поглядел на
старшую внучку. Какая она хорошенькая, личико точеное, густые медные волосы
рассыпались по плечам, шелковая, персикового цвета шляпка брошена на стул.
Прелестная девушка… нет, изысканно красивая женщина, мысленно поправил он себя.
— Почему ты не хочешь, скажи? — Она выжидающе
смотрела на него, а он и забыл, о чем она его спросила, что он ей мог ответить?
— Чего я не хочу? — произнес он растерянно и с
досадой, и Одри поняла, что он устал после долгого дня. Наверное, выпил лишний
бокал шампанского, впрочем, ему это не повредит, а сейчас еще пьет коньяк, но
ничуть не опьянел, и она с надеждой повторила:
— Почему бы нам не съездить в Нью-Йорк? В сентябре,
когда вернемся с озера, что скажешь?
— Господи, ну зачем нам тащиться в Нью-Йорк? — Ах,
он-то знал зачем. И он когда-то был молод, и у него была жена, только она не
слишком любила путешествовать. Этой страстью был одержим их единственный сын
Роланд, и одному лишь Богу ведомо, от кого он унаследовал жажду странствий и
приключений. Наверное, он передал ее Одри, она у нее в крови, скорбно размышлял
Эдвард Рисколл, эта страсть погубила сына, но Одри он убережет. — Нью-Йорк
ужасно нездоровый город, там уйма народу, к тому же это у черта на рогах. Вот
отдохнешь на озере и будешь чувствовать себя гораздо лучше, Одри, уж сколько
раз так бывало — каждое лето. — Эдвард Рисколл взглянул на часы и встал,
стараясь не показать, как устали ноги. Сегодня он пережил очень важный день в
своей жизни, хоть и не склонен был в этом признаваться. — Пойду-ка я
спать, моя милая, и тебе советую. Ты весь день трудилась, шутка ли — выдать
сестру замуж…
