Нет, лучше умереть…
— Почему тебе кажется, что он будет таким прекрасным
мужем? — лукаво спросила она деда. — Потому что он голосует за
республиканцев, как и ты? — Одри бросила наживку, и Эдвард Рисколл тут же
попался на крючок.
Его лицо потемнело как туча, сейчас он уничтожит дерзкую
девчонку, но за его спиной раздался жалобный вздох: рядом стояла Аннабел —
облако голубого шелка и кремовых кружев, волны золотых волос — и с мольбой
смотрела на Одри. Она была на фут ниже сестры. Судя по всему, Аннабел была
очень взволнована, ее маленькие ручки так и летали, словно две птички. Одри
всегда любовалась ею. Та была совсем не похожа на свою спокойную, энергичную
старшую сестру.
— Вы с ума сошли, с утра спорите о политике! —
Аннабел закрыла рукой глаза, словно у нее разыгралась мигрень, и Одри рассмеялась.
Они с дедом спорили о политике и утром, и днем, и вечером лишь потому, что
пламенно любили это занятие, самозабвенно ссорились, черпая в ссорах силы и
вдохновение и приводя в ужас Аннабел, которую политика вгоняла в тоску, а от
споров у нее начиналась истерика.
— Вчера вечером на предвыборном съезде в Чикаго
демократы выдвинули кандидатом на пост президента Франклина Рузвельта. Думаю,
тебе это должно быть интересно. — Одри всегда рассказывала Аннабел о
важных событиях, хотя сестру они нисколько не интересовали. Вот и сейчас она
равнодушно посмотрела на Одри.
— Почему?
… , — Потому что он обошел Эла Смита и Джона
Гарднера, — объяснила Одри.
— Да нет, я не о том. Почему мне это должно быть
интересно?
— Как почему? Да ведь решается судьба страны! — Глаза
Одри сверкнули. Никто не вызывал у нее такого раздражения, как сестра, ну до
чего пуста и легкомысленна! Нет, она этого не потерпит, хотя много лет назад
поняла, что все безнадежно:
Аннабел интересуют только ее собственная особа и
туалеты. — Анни, возможно, Рузвельт станет нашим следующим президентом.
Разве это не важно?
— Харкорт считает, что женщины не должны интересоваться
политикой, что это вульгарно. — Аннабел с вызовом встряхнула золотыми
локонами, и Эдвард Рисколл не смог оторвать от нее восхищенного взгляда.
Поразительное создание, до чего хороша, вся в мать, а вот Одри… Одри похожа на
сына, которого он так любил… Эх, если бы только он… но что толку предаваться
сейчас сожалениям. Сына как магнитом тянуло в эти проклятые экзотические
страны, он весь мир объездил, где только не побывал, даже в Маньчжурии, даже в
Самоа, и чем все кончилось? — И потом, — продолжала Аннабел, —
вы портите мне настроение, когда говорите за завтраком о политике.
А это вредно для желудка.
Эдвард Рисколл открыл рот от изумления, Одри отвернулась,
стараясь скрыть улыбку. Когда она снова поглядела на деда, то увидела в его
глазах нежность, хотя у него никогда не повернулся бы язык облечь ее в слова.
— До встречи за ужином. С вами и с Харкортом. — Он
счел за благо удалиться в библиотеку. Одри проводила его взглядом. Одри
понимала, как много он для нее сделал, этот сильный, мужественный человек. И в
благодарность она должна посвятить ему свою жизнь… хотя бы годы до конца его
жизни. Она нужна ему, чтобы вести дом. Одри перевела взгляд на свою младшую
сестру. Аннабел предстоит многому научиться, а она отказывается слушать советы
сестры, твердит, что Харкорт будет сам обо всем заботиться; жена, по его
мнению, просто должна быть красивой и весело проводить время, больше от нее ничего
не требуется. Харкорт утверждает, что женщине не подобает взваливать на себя
бремя ответственности, это вульгарно. Анни повторяла это по любому поводу, не
сознавая, что все эти выпады направлены в адрес сестры, а Одри они лишь
забавляли — ей в высшей степени безразлично, что именно Харкорт считает
вульгарным, а в чем видит проявление хорошего тона.
— Не забудь о свадебном платье, сегодня
примерка, — напомнила она Аннабел, выходя с ней из столовой. Громко
захлопнулась дверь библиотеки. Одри знала, что дед ушел туда выкурить сигару и
побыть в одиночестве, перед тем как поедет в клуб «Пасифик юнион». Он будет
сидеть, уставившись в пустоту и погрузившись мыслями в былое, потом прочтет
письма от друзей и мысленно составит ответы, но напишет их только после обеда.
Дел у него сейчас не много, зато Одри крутится как белка в колесе, шутка ли —
подготовить свадьбу, на которую приглашены пятьсот человек, а сестра пальчиком
о пальчик не ударит, все хлопоты взвалила на ее плечи.
— Нет, Од, я не хочу сегодня выезжать из дому. Вчера
была адская жара, у меня до сих пор голова болит.
— Бедняжка. Выпей таблетку аспирина и собирайся. До
свадьбы осталось всего три недели. Кстати, ты посмотрела подарки, которые
принесли вчера? — Она крепко взяла сестру под локоток и незаметно направила
в парадную гостиную. Буквально каждый час в коллекцию на огромном столе
поступало новое пополнение — дары от их друзей и от друзей Харкорта.
— Ужасно, ужасно… — заныла Аннабел, и Одри, как всегда,
захотелось ее шлепнуть. — Сколько мне придется писать открыток,
благодарить…
— Ты лучше полюбуйся, какие чудесные вещи тебе
подарили! Радоваться надо, а ты хнычешь. — Одри вела себя с Аннабел скорее
как мать, а не как старшая сестра. Четырнадцать лет она опекала ее и наверняка
даже с большей заботой, чем их родная мать. Она даже колледж выбрала в
Сан-Франциско, чтобы не расставаться с сестрой. Аннабел в колледж поступать не
пожелала, довольно с нее и пансиона мисс Хэмлин. Впрочем, никто от нее иного и
не ждал, ведь все с самого начала решили, что старшей сестре Бог дал ум, а
младшей — красоту.
— Неужели и в самом деле придется ехать сегодня в
город? — Аннабел бросила на сестру умоляющий взгляд, но Одри решительно
повела ее наверх, заставила одеться и сесть за секретер — писать открытки с
выражением благодарности. Тем временем оделась сама, и в половине
одиннадцатого, когда шофер подал к крыльцу темно-синий «паккард», который
дедушка предоставил в распоряжение сестер, обе были готовы. Стоял прекрасный
летний день, июль только начался, и небо было синее, как когда-то на Гавайях.
— Анни, ты помнишь Гавайи? — спросила Одри, когда
они ехали по одной из центральных улиц. Хорошенькая блондинка в белом
полотняном платье и экзотической шляпе с широкими полями отрицательно покачала
головой — она не помнила ничего. Для Аннабел прошлого просто не существовало,
снимки отца наводили на нее скуку, они казались ей странными, даже жутковатыми,
хотя именно это всегда и восхищало Одри. Когда она смотрела на снятые отцом
виды Китая и Японии, на горы и реки, они словно оживали, она сама переносилась
туда и оказывалась среди людей, одетых в кимоно: вот они везут забавные
маленькие тележки, удят рыбу, стоя на берегу, и кажется, вот-вот заговорят с
ней на своем родном языке… В детстве Одри часто засыпала с одним из альбомов на
коленях и видела во сне далекие сказочные страны… А теперь ее собственные
снимки открывают что-то необычное и оригинальное в самых банальных сюжетах.
— Од, проснись! — Машина уже давно остановилась у
магазина Магриен, и Аннабел с изумлением глядела на сестру. — О чем ты
размечталась?
