Во время его отсутствия Одри не тратила время впустую — она
поменяла маленьким подгузники, приготовила на ужин рис с сушеным мясом, суп и
постаралась восстановить прежний порядок в этом хорошо организованном сиротском
приюте, служившем детям домом. Старшая девочка попыталась объяснить Одри
по-французски, что произошло: коммунисты время от времени спускаются с гор и
приходят в церковь, кое-кто из местных маньчжуров тоже прятался здесь, с тех
пор как два года назад сюда пришли японцы и повсюду рыщут бандиты, убивают
людей. Лин Вей, так звали девочку-подростка, рассказала Одри на ломаном
французском языке, что ее родителей и троих братьев убили японцы. Из всей их
семьи в живых остались только она и ее младшая сестра Синь Ю, и монахини взяли
их в приют, хотя остальные дети здесь гораздо моложе. Девочки оказались
прилежными помощницами, покойные монахини позволили им остаться здесь.
— А есть в Харбине еще церкви, где ваши монахини имели
друзей? — по-французски спросила Одри.
Девочка покачала головой и объяснила, что больше монахинь в
Харбине нет.
Она не ошиблась. Чарльз вернулся ночью, дети спали, только
две старшие девочки тихонько шушукались в уголке. Вид у него был измученный и
взгляд безнадежный.
— Никого не нашлось, Од. Я заехал в каждую городскую
церковь, справлялся у хозяев нашей гостиницы. Эти монахини здесь держались
особняком, ни с кем не общались, и во всем городе нет никого, кто готов был бы
взять теперь на себя заботу об их подопечных.
Одри и Чарльз видели на улицах Шанхая голодных побирушек
трех и четырех лет от роду, но Чарли тоже переживал, как бы здешние малыши не
оказались на улице. Он просто не знал, как выйти из этого ужасного положения, в
которое они с Одри лопали здесь, в далекой, чужой стране. — Он с тоской
смотрел на Одри, уставший, промерзший, целый день не евший.
— Не знаю, что и сказать, Од.
В полном унынии он присел на деревянную скамью. Взгляд Одри
смягчился. Она ласково взяла его за руку.
— Спасибо, что ты приложил столько стараний,
Чарльз. — Ситуация действительно складывалась отчаянная, все их попытки
найти выход ни к чему не привели. — Может быть, захватим их в Шанхай и
попробуем пристроить там?
— А если никто не согласится их взять? На улицах полно
брошенных детей. Ты же сама видела. А оставить их одних в Шанхае ничуть не
лучше, чем здесь, разве что там не так холодно. Но зато здесь у них по крайней
мере есть крыша над головой и запас продуктов на какое-то время, к тому же
обстановка привычная. Сомневаюсь, что японские оккупационные власти отпустили
бы их с нами. Японцы очень щепетильны в таких делах: кто едет, куда, с кем?
Особенно если такая большая группа.
У Одри снова гневно сверкнули глаза. Она ходила взад-вперед
по чистой кухоньке.
— Ах, щепетильны? Почему же они тогда не берут на себя
заботу о сиротах? Постой, а если послать телеграмму в главный монастырь этого
ордена? Может быть, оттуда пришлют кого-нибудь на помощь.
— Да, это мысль. Вот только… как скоро можно ждать
ответа? Пусть что-нибудь устроят тут, пока прибудет подмога.
Или временно направят сюда кого-то из своих, кто живет
поблизости. — Чарльз воодушевился. — Поедем утром на вокзал и
отправим телеграмму.
Телеграмма, которую Чарльз утром отправил — Одри и Лин Вей
старательно перевели ее на французский, отчего она хотя и утратила изящество
английского оригинала, все же вполне вразумительно доводила суть дела до
сведения монахинь во Франции, — имела такой вид: «Прискорбием сообщаем,
что монахини, заведовавшие приютом Святого Михаила Харбине, Китай, убиты
бандитами, приюте остался двадцать один ребенок, нужна немедленная помощь;
сообщите, как быть». Чарльз подписался своей фамилией и без всяких сведений о
себе указал только в качестве обратного адреса Харбинский городской телеграф.
Два дня они ждали ответа из Лиана. Одри ухаживала за детьми,
а Чарли мерил шагами кухню. Он уже объявил, что, будет ответ или нет, все равно
— через сутки они уезжают из Харбина, даже если ему придется силком тащить Одри
на вокзал.
Но ответ в конце концов все же прибыл. Однако не принес
никакого решения. Чарльз вернулся со станции чернее тучи и протянул Одри
телеграмму. Он понимал, что ему предстоит выдержать, но был готов на все. Так
или иначе, они уезжают.
В телеграмме значилось: «Сожалеем. Никакой возможности
оказать помощь ранее конца ноября. Наши сестры в Японии борются с эпидемией
среди своих подопечных. Приют в Линцзине с сентября закрыт. Мы вам направим
подмогу в конце ноября. Благослови вас Бог». И подпись: «Мать Андреа».
Прочитав это сообщение, Чарльз от злости чуть не бухнул
кулаком об стену. Если солгать Одри и сказать, что подмога обещана в ближайшие
дни, она, наверное, захочет остаться и передать детей из рук в руки. Да и не
дурочка она, ее не обманешь — попросит показать телеграмму. Так что ближе к
полудню телеграмма уже была у нее в руках. Серьезная, озабоченная, она
прочитала французские строчки.
— Что же нам делать, Чарли? — взволнованно
спросила Одри, заглядывая ему в глаза.
Что на это ответить? Он глубоко вздохнул, отлично понимая,
какой трудный бой предстоит ему выдержать.
— Я думаю, тебе надо смириться с необходимостью
поступить не так, как тебе хочется.
;. Она нахмурилась, но Чарльз предвидел, что она будет
возражать, и приготовился опровергнуть ее доводы.
— Как я должна тебя понимать?
— А так, что нравится тебе это или нет, а придется уехать,
Одри. У них есть крыша над головой. Есть запас продуктов на какое-то время. И
кто-нибудь найдется, кто пожалеет сирот.
Ведь это только на месяц. В ноябре приедут монахини.
— — А если их что-то задержит? Если они вообще не
приедут? Если их тоже убьют по дороге?
— Это маловероятно.
— И мой отъезд тоже.
— Старшие смогут присмотреть за маленькими; — с
отчаянным упорством произнес Чарльз. Одри смотрела ему прямо в глаза так твердо
и решительно, что ему стало страшно. Не мог же он, в самом деле, оставить ее в
оккупированной японцами Маньчжурии. Достаточно вспомнить судьбу французских
монахинь. При одной мысли об этом он весь похолодел. И, не выбирая слов, Чарльз
напомнил о них Одри.
— Я могу сама за себя постоять.
— Вот как? Давно ли?
— Всю жизнь, Чарли. Я с одиннадцати лет живу без
родителей.
— Ты с ума сошла? Ты живешь в цивилизованном
американском городе, в доме деда, со слугами и в полном комфорте. И ты
вообразила, что приспособлена к борьбе за существование в Маньчжурии, где
вокруг затаились коммунисты, где повсюду японцы и всякие бандиты и никому нет
никакого дела до того, останешься ты жива или умрешь?
— А маленькие дети, по-твоему, приспособлены к жизни
без взрослых?
