— Нет, Чарльз, не надо упрекать себя. — Сама того
не сознавая, она протянула руку и осторожно коснулась его щеки. — Жизнь
нам неподвластна… Я тоже почему-то всегда считала себя виновной в гибели
родителей, но это же глупо и бессмысленно. За что нам казнить себя? Судьба
сильнее нас.
Он кивнул. В первый раз за все годы он рассказал о своем
горе, и кому — человеку, которого едва знал! Но от Одри исходило такое душевное
тепло и понимание: его настойчиво влекло к этой девушке, он понял это, едва
увидел ее, и с каждой минутой она привлекала его все сильнее. Ему хотелось
рассказывать о себе, о своей жизни, об умершем брате, поделиться всем радостным
и трудным, что довелось пережить.
— И тогда я пустился странствовать по свету. Но сначала
пытался учиться в университете, однако после смерти Шона ни на чем не мог
сосредоточиться. Все напоминало мне о нем, у всех были младшие братья, на улице
я видел детей, похожих на него. Мне хотелось убежать куда-то, где ничто не
будет постоянно напоминать мне о моем несчастье. И я уехал в Непал, потом в
Индию, прожил год в Японии. В двадцать один год написал свою первую
книгу. — Наконец-то он улыбнулся. — Путешествия и книги стали моей
жизнью, другой я просто не представляю.
Одри тоже улыбнулась.
— Книги вы пишете замечательные. — Она была
благодарна ему за то, что он открыл ей свою душу, и полна сочувствия. Вдруг в
голову ей пришла страшная мысль: а что, если бы она потеряла Аннабел? Нет, она
не перенесла бы этого! Глаза Одри сразу наполнились слезами.
— Видите, какой я перекати-поле, — признался он
чуть ли не виновато, и в глазах его появился прежний мальчишеский блеск.
— Что ж тут плохого? — Она вздохнула и
улыбнулась. — Если хотите знать правду, я вам завидую. Мой отец объездил
весь свет, и мне тоже всю жизнь так хотелось побывать в далеких экзотических
странах.
— Почему же вы сидите дома?
— А Аннабел? А дедушка? Разве они могут остаться одни,
без меня?
— Отлично могут, ничуть не сомневаюсь.
— Мне еще предстоит в этом убедиться. Потому я и уехала
от них сюда.
— Ну, мой друг, мыс Антиб при всем желании не назовешь
далекой экзотической страной.
— Догадываюсь. — Оба рассмеялись. — Но если я
увижу, что они могут обходиться без меня и за мое отсутствие ничего дурного не
произойдет, то, может быть, когда-нибудь я и отважусь на что-то более серьезное
и смелое.
— Не когда-нибудь, а сейчас, иначе упустите
возможность: не сегодня-завтра вы выйдете замуж, и тогда уж будет не до
путешествий.
Она усмехнулась: что-что, а замужество ей не грозит.
— Напрасно вы тревожитесь, я ничем не рискую.
— Что, существует какая-то страшная тайна? На вас падет
проклятие семьи? Или вы скрываете от всех ужасный порок?
Она со смехом затрясла головой, и пышный медный узел на
затылке распустился, волосы упали на плечи.
— По-моему, я не принадлежу к тем женщинам, которые
созданы для семейной жизни.
— Но вы только что рассказали мне, что пятнадцать лет
ведете дом своего деда! Это вы-то не созданы для семейной жизни?!
— Все так, но прожила я все эти годы с дедом, а не с
мужем.
Скажу честно, — Одри действительно не кривила
душой, — из всех мужчин, кого я знаю, меня никто не привлекает.
— Почему же? — Он был в полном восхищении, его
восхищало все, что Одри говорит, делает, думает. Никогда в жизни он не встречал
такой необыкновенной женщины.
— Мне с ними до смерти скучно. Все до единого похожи на
мужа моей сестры: все самодовольно убеждены, что имеют право диктовать
женщинам, как они должны жить, что им позволено, а что нет. Женщины, видите ли,
не должны говорить о политике, даже думать о ней не должны. А вот разливать
чай, работать для Красного Креста, обедать днем с приятельницами — пожалуйста.
Но о том, что мне действительно интересно, и думать не смей. Политика,
путешествия — все под запретом. А я мечтаю увидеть мир и никогда не расставаться
с моей камерой.
— Вы занимаетесь фотографией?
Она утвердительно кивнула.
— Наверное, у вас замечательные снимки. — Он
сказал это с полной уверенностью, и она удивилась.
— Почему вы так решили?
— Вы тонко чувствуете, у вас хороший вкус, развита интуиция…
Чтобы быть хорошим фотографом, нужны особый склад ума, острый глаз,
собранность.
— И я повинна во всех этих грехах? — Как лестно он
ее аттестовал! — А знаете, дома меня все зовут вековухой, никаких талантов
во мне не видят.
Чарльз возмутился:
— Господи, какая глупость! Никто не желает нас понять,
если мы не укладываемся в общепринятые рамки, в этом вся беда. А знаете, у нас
с вами одни и те же сложности. Я тоже не могу жениться просто так, без душевной
близости и понимания, я никогда и не пытался, после того как… — Она знала, что
он имел в виду смерть Шона. — Жизнь слишком коротка, слишком быстротечна,
преступление — истратить ее, играя чужую роль, я хочу всегда оставаться самим
собой.
— А какой вы? — Настал ее черед расспрашивать его,
ведь ей тоже хотелось узнать о нем как можно больше.
— Я не из тех, кто создан для тихих семейных радостей,
я кочевник по натуре, только такая жизнь мне по душе, а много ли найдется
женщин, готовых меня понять? То есть они делают вид, что ах как глубоко все
понимают, а сами начинают заманивать в семейную ловушку. Да это все равно что
заманить льва в клетку — ну заманили, а дальше что? Я рожден, чтобы жить на
свободе, я люблю свободу, и, боюсь, приручить меня невозможно. — Он
улыбнулся своей обворожительной улыбкой, и ее сердце затрепетало. До чего же он
обаятелен! Он снова заговорил, и она всей душой отозвалась на его слова. —
И еще мне кажется, я никогда не решусь завести детей, это тоже немалое
препятствие, ведь почти все женщины хотят двух или трех. — Она не осмеливалась
спросить его, почему он против детей, но он сам объяснил:
— После смерти Шона я понял, что не хочу никого любить
так, как любил его. У меня было такое чувство, словно я потерял не брата, а
сына, потеря была слишком тяжела. — В глазах Чарльза показались слезы, но
он их не стыдился, не ощущал никакой неловкости. — Я бы так же сильно
любил своих детей и, случись с кем-то из них такое, просто не смог бы это
перенести. Нет уж, пусть все остается как есть. Я вполне доволен своей жизнью,
чего мне желать? — Он горько усмехнулся. — Конечно, мои друзья
негодуют. Вайолет считает своим долгом знакомить меня с подругами и
приятельницами, так что, когда я оказываюсь в этих широтах, скучать никому не
приходится. — Он легонько погладил ее руку. — А вы, мой друг,
надеюсь, вы все-таки рано или поздно выйдете замуж?
— Чтобы выйти замуж, нужно от столького отречься… То,
чего я хочу от жизни, несовместимо с браком — в том виде, в каком он у нас
существует.
