До Чикаго поезд шел двое суток, и все это время Одри запоем
читала книги, которые взяла с собой. Ее купе состояло из двух помещений —
спальни и гостиной, и в первый день, удобно пристроившись на диване, она залпом
прочитала «Смерть после полудня» Эрнеста Хемингуэя. Сердце охватило радостное
предвкушение романтических впечатлений. Потом Одри взялась за «Прекрасный новый
мир» Хаксли — и этот роман как нельзя более соответствовал ее настроению и
ожиданиям. Пока поезд нес се по просторам Америки, она ни с кем не перекинулась
и словом. Выходила иногда из вагона прогуляться вдоль поезда или слегка
подкрепиться в привокзальном ресторане, причем даже за едой не расставалась с
книгой. Потом покупала шоколадки и ела их в поезде, зачитываясь до глубокой
ночи. Одри обожала шоколад «Три мушкетера» и на одном из вокзалов купила себе
целую упаковку. Ей было удивительно легко и хорошо: в первый раз в жизни не
надо было ничего делать, ни о ком заботиться.
Наконец-то она принадлежала самой себе. Не надо составлять
меню, отчитывать горничных, одеваться к обеду. В дорогу Одри надела серую юбку
из мягкой шерсти и взяла несколько блузок.
Для первого дня она выбрала розовую крепдешиновую блузку с
высоким воротом (на ней очень красиво смотрелось жемчужное ожерелье, которое
дед подарил ей в день совершеннолетия), назавтра надела серую шелковую, а в
последний вечер — белую крепдешиновую. Когда поезд вечером остановился в
Денвере, Одри вышла на перрон, в накидке из меха черно-бурых лис, потому что
вечер был прохладный. Но на следующий день стало теплее, стояла середина июня,
и, когда приехали в Чикаго, Одри уже была в белом полотняном костюме и в модных
белых туфельках с синими каблуками и сипим ремешком на подъеме, которые купила
специально для поездки. Сходя на перрон, она чувствовала себя безумно
элегантной — шляпа-с широкими полями сдвинута набок, пышные медные волосы
рассыпались по плечам. Одри окликнула носильщика и поехала в отель «Ля Саль»,
где должна была провести ночь. Утром ей предстояло сесть в поезд на Нью-Йорк. И
вдруг в такси Одри окончательно осознала: она сумела освободиться от пут
привычной жизни, она свободна! Ей хотелось громко петь, смеяться от радости —
ай да Одри! И даже боль от разлуки с сестрой и дедом спряталась куда-то
глубоко-глубоко. Эта боль снова ожила, однако ненадолго, когда она позвонила
деду по телефону. Дед разговаривал с ней сердито и несколько грубовато, но она
знала, что он просто пытается скрыть, как ему сейчас одиноко.
— Кто говорит? — рявкнул он в трубку, и Одри
заулыбалась.
— Это я, дедушка, голубчик, твоя Одри!..
— Я слушал Уолтера Уинчелла.
Она быстро прикинула разницу во времени — все ясно, никакого
Уолтера Уинчелла он слушать не мог. Сидел у телефона и молил Бога, чтобы она
позвонила, но теперь нипочем не хочет, чтобы она догадалась.
— Куда тебя занесла нелегкая?
— Я в Чикаго, в отеле «Ля Саль». — Она подробно
описала деду свой маршрут, во всяком случае, ту его часть, которую уже
обдумала, сказала несколько слов об отеле «Ля Саль», который, впрочем, он
отлично знал сам.
— Это еще что за дыра? Какие-нибудь дешевые меблирашки?
— Боже упаси! — Она засмеялась и вдруг
почувствовала, как отчаянно ей его недостает. Господи, как далеко дом, как ей
одиноко без деда. — Лучший отель в городе, ты здесь сам останавливался и
рассказывал мне о нем.
— Хм, не помню.
Отлично помнит, она-то знала, только притворяется, вымещает
обиду за свое одиночество.
— Когда ты едешь в Нью-Йорк?
— Завтра утром.
— Пожалуйста, сиди в купе и не разгуливай, мало ли
какие проходимцы могут ехать в поезде. Надеюсь, у тебя отдельное купе? — В
его голосе была тревога, это ее растрогало.
— Конечно, дедушка.
— Отлично, вот и сиди в нем. Ты позвонишь мне из
Нью-Йорка? — Он спросил это смиренно, чуть ли не с мольбой, она никогда не
слышала таких ноток в его голосе и едва не разрыдалась.
— Сразу же как приеду. — Она говорила с ним так
нежно, и он, сидя у себя в библиотеке, кивнул. Ему хотелось поблагодарить ее,
но он не умел. Какое счастье, что она позвонила ему из Чикаго!
— Где ты остановишься в Нью-Йорке?
— В отеле «Плаза».
— Ну, это еще ничего. — Он помолчал. —
Пожалуйста, Одри, береги себя.
— Конечно, дедушка, обещаю. И ты береги себя, не
засиживайся сегодня слишком поздно.
— Будь осторожна в поезде! — опять заволновался
он. — Не выходи из купе!
Но назавтра она и думать забыла о строгих наставлениях деда,
ее неудержимо влекло в вагон «люкс» с баром, где сидели и болтали веселые
беззаботные люди. Ресторан был тоже превосходный, обед великолепный, его
подавали официанты во фраках. Она оказалась за столиком вместе с четой
молодоженов и в высшей степени солидным адвокатом из Кливленда. Дома его ждали жена
и четверо детей, тем не менее он спросил Одри, не согласится ли она встретиться
с ним в Нью-Йорке, и предложил отвезти на такси до отеля, но она отказалась.
Сама наняла просторный лимузин, вытащила из сумочки «лейку» и из окна машины
принялась фотографировать небоскребы в необычных ракурсах, прохожих,
выхватывала из толпы смешные шляпы, забавные выражения лиц. У нее был острый
глаз прирожденного фотографа, и, когда такси остановилось возле отеля, она еще
какое-то время продолжала увлеченно щелкать «лейкой», поймав в кадр оказавшихся
поблизости колоритных извозчиков. Когда она расплачивалась с шофером, тот с
любопытством спросил ее:
— Вы туристка-любительница или профессиональный
фотограф? — Сам он не мог понять: красивая, элегантная молодая женщина, а
с фотоаппаратом обращается, как заправский репортер. Одри улыбнулась:
— И то, и другое.
Портье уже подхватил и понес ее вещи в отель.
— Хотите посмотреть Нью-Йорк? — предложил вдруг
шофер.
— С удовольствием! — не раздумывая согласилась она
и взглянула на свои часики. — Ждите меня здесь через час.
Стоял чудесный солнечный день, у нее масса времени, ее ждет
огромный город, и она поедет знакомиться с ним одна!
Ровно через час Одри снова сидела в лимузине. Шофер оказался
на высоте, и она смогла увидеть многие достопримечательности города, о которых
и не подозревала, хотя уже не раз бывала в Нью-Йорке. Аппарат ее без устали
щелкал, а когда в Гарлеме она сфотографировала двух маленьких девочек-негритянок,
то купила им по мороженому.
Какой дивный день, какая дивная поездка, сколько волнующих,
захватывающих впечатлений! Одри была потрясена всем увиденным, когда вернулась
в отель, отсняв шесть катушек пленки.
На них был весь Нью-Йорк — и Гарлем, и Центральный парк, и
Ист-Ривер, и Гудзон, и мост Джорджа Вашингтона, и Уолл-Стрит, и собор Святого
Патрика, и без конца люди, люди, здания… Разговаривая вечером по телефону с
дедушкой, она буквально захлебывалась от восторга. Радостное волнение
переполняло ее весь вечер и в ресторане «Двадцать одно», куда Одри отправилась
ужинать. Это был самый знаменитый ночной ресторан Нью-Йорка, один из немногих,
куда женщинам можно было прийти без мужчин. На Одри было маленькое черное
вечернее платье. Едва она села за столик, как возле нее оказались двое мужчин,
но метрдотель тотчас же попросил их отправиться обратно в бар, откуда они
сорвались, увидев Одри. Она возвращалась в «Плазу» одна, без кавалеров…
