– Мне не в чем исповедоваться.
– А я думаю, что есть, и думаю, ты тоже понимаешь это.
И знаешь что, Спенсер, – сказала она, спокойно глядя в окно и закуривая новую
сигарету, – я не хочу больше слышать об этом. Ты можешь потихоньку иметь свой
crise de conscience, как говорят французы, не нарушая течения жизни.
– Нашу жизнь разрушит женитьба. Поверь, я знаю, что
говорю. – Но его серьезный тон не убедил Элизабет.
– Неверность сама по себе не является причиной для
развода, не важно, что там говорит по этому поводу закон. Если в этом все дело,
если ты вчера хорошо покутил с друзьями, не обременяй меня своими жалкими
историями. Поступи трезво, как поступил бы другой нормальный, приличный,
уважающий себя мужчина – соври мне, купи у ювелира какую-нибудь вещицу и
прекрати скулить.
– Ты говоришь серьезно?
– Не совсем, но в целом – да. Просто мы еще не женаты,
ты немного задурил, и я смотрю на это сквозь пальцы. Но когда мы поженимся, я
буду значительно менее сговорчивой.
– Я приму это к сведению. – Да, она совсем необычная
девушка, и он вдруг повел себя так, будто по-прежнему собирался жениться на
ней, а не на Кристел. – Бесспорно, у тебя широкие взгляды.
– Так, значит, я права, в этом все дело?
– Совсем не обязательно. – Он окончательно отказался от
мысли рассказывать ей о Кристел. Ее это не касалось. Она думала, будто это
увлечение одной ночи, не хотела раздувать целую историю. Все это осложняло
предстоящий разговор. – Я считаю, что дело в разнице наших взглядов на то, чего
мы хотим от жизни. С одной стороны, я хочу большего, чем ты, с другой стороны –
наоборот.
– Нет, это не так.
Они ехали по шоссе, и она подвинулась ближе к нему.
– Не могу с тобой согласиться, я считаю, что это так.
– А я считаю, что ты сумасшедший. – Говоря это, она
положила руку ему на ногу. Он запетлял по дороге, с ужасом представляя, что
может произойти.
– Элизабет, прекрати!
– Почему? Раньше тебе это очень нравилось.
Она развлекалась, смеялась над ним. Она отказывалась
принимать его слова всерьез.
– Ты слышала что-нибудь из того, что я тебе говорил?
– Все. И, говоря откровенно, считаю это чистой воды
нелепицей. – Она снова поцеловала его, и он независимо от себя почувствовал
возбуждение.
Ему хотелось заняться с ней любовью. Но ему надо убедить
себя, и убедить именно сейчас. Но в чем? В том, что все кончено? Почему она
отказывается верить ему? Что она знает такого, чего не знает он? Она ужасно
своенравна и упряма.
– Нет, это не нелепости, это мои убеждения.
– Сейчас – может быть, но завтра ты будешь смущен. Я
стараюсь избавить тебя от этого смущения, не принимая твои слова всерьез. Как
тебе моя прямота?
Он опять остановил машину у обочины, чтобы посмотреть на
нее. Ему оставалось только посмеяться над собой. Он-то ждал, что она будет
бесноваться, а она осталась совершенно равнодушной к его сообщениям и речам. Ее
абсолютно ничего не трогало. Самое ужасное, что в глубине души ему это
нравилось.
– Ты еще более сумасшедшая, чем я.
– Спасибо. – Говоря это, она наклонилась и крепко его
поцеловала, водя языком по его губам, медленно расстегивая молнию на брюках. Он
попытался было оттолкнуть ее, но кто-то второй в нем не хотел этого.
– Элизабет, не надо.
Но она целовала, лаская и возбуждая, и ему невозможно было
устоять даже при таких затруднительных обстоятельствах. Он сам не мог поверить
в происходящее, но через минуту они уже лежали на сиденье, поспешно снимая
остатки одежды. Ее юбка задралась к груди, а его белье – спущено на ногу.
Запотевшие окна машины были достаточным доказательством их страсти. Все
происходило быстро, Спенсер совсем потерял контроль над собой, зато потом,
когда пришел в себя, почувствовал себя совсем подавленным. А Элизабет пришла в
наилучшее расположение духа.
– Ужасно нелепо все получилось. – Он вел себя еще более
ненормально, чем раньше, упрекая за то, что произошло. Наверное, у него просто
сдали нервы.
– А я думаю, что это было очень даже неплохо. Не будь
таким напыщенным ничтожеством.
Она продолжала подтрунивать над ним до самого Поукипси, а
когда приехали в Вассар, нежно поцеловала его в губы, несмотря на все его
протесты, пообещав, что они серьезно поговорят, когда она приедет в Нью-Йорк на
следующие выходные. А он, вместо того чтобы чувствовать облегчение, вину,
печаль или сожаление, всю дорогу в Нью-Йорк ругал себя последними словами.
Только ночью, лежа без сна и думая о Кристел, он в полной
мере осознал сложность возникшей у него с Элизабет проблемы. Приняв его
предложение, она теперь не хотела слышать «нет». А он рвался в Калифорнию, к
другой женщине. Все это могло походить на комическую оперу, если бы не было так
серьезно. Он даже испытывал искушение позвонить отцу и посоветоваться с ним, но
был убежден, что отец посчитает его ненормальным. При сложившихся
обстоятельствах он и сам не был убежден в этом.
На следующее утро он хотел позвонить Кристел к миссис Кастанья,
но ему нечего было ей сказать. Она ведь даже не знает, что он помолвлен. Тогда
он решил, что не должен ей звонить, пока не утрясет все с Элизабет. Он
ненавидел себя за то, что занимался с ней любовью в машине по пути в Поукипси.
Для полной картины сейчас только не хватало, чтобы Элизабет забеременела. Но по
прежнему опыту он знал, что она не допускает близость в опасные дни. Даже без
этого осложнения он стоял перед дилеммой.
Всю следующую неделю он не мог ни есть, ни пить, ни спать,
не мог сосредоточиться на работе. Он думал о Кристел и о своей неудачной,
распадающейся помолвке. Он порой задумывался: а что, если Элизабет права и нет
браков, совершаемых на небесах? В конце концов, они прекрасно проводили время и
в постели и вне ее, она умна, они хорошо ладили... но Кристел – это что-то
совсем другое... он думает, что она... он не мог не признать, что он едва знает
ее. К концу недели он с трудом мог соображать. Он столько раз пытался все
взвесить, разложить по полочкам, что дальнейшие попытки не имели смысла. Он
знал, что годами его преследовал романтический образ Кристел, резко
отличавшийся от реальной женщины, с которой он был помолвлен.
Всю неделю он выглядел задумчивым, и один из его приятелей в
конторе даже прокомментировал шутливым тоном:
– У тебя, должно быть, был бурный уик-энд, Хилл.
Спенсер улыбнулся в ответ. На следующий день, когда они играли в сквош, он был
очень рассеян и проиграл обе партии. Он сидел мрачный, когда они закончили
пить, зная, что ему необходимо поговорить с кем-нибудь. Джордж Монтгомери
недавно пришел в их фирму. Он был одних лет со Спенсером, его ожидало блестящее
будущее, поскольку он был племянником старшего компаньона, Брюстера Винсента.
Спенсер в отчаянии поднял глаза на своего неизбежного собеседника, и тот сразу
понял, что у Спенсера серьезные проблемы.
