– Папа умер. Это многое изменило для меня.
– Твоя мать продала ранчо? Она покачала головой:
– Нет, там теперь Том.
– А твой брат? – Спенсер хорошо помнил этого
длинноногого, с взъерошенными волосами юношу, любившего поддразнить свою
сестру. Он вспомнил, как тот дергал Кристел за волосы, а та в шутку его
обстреливала. Тогда они были детьми.
– Джед умер весной. – Ей было очень тяжело произнести
эти слова. Он даже не знал, насколько тяжело, не знал, как умер Джед, не знал –
почему. Она все еще думала, что из-за нее погиб брат.
– Извини... это был несчастный случай? – спросил затем
Спенсер, так как не помнил, чтобы парень болел. Он был так молод, у Спенсера
защемило сердце, а Кристел вновь засомневалась. Она смотрела на свои руки,
чтобы не смотреть на него, потом медленно подняла глаза, и он почувствовал боль
в сердце от того, что в них увидел. В них были злоба, ненависть, страх,
утерянные мечты. Все было очевидно, и он потихоньку взял ее руку и сжал в
своей.
– Его застрелил Том.
Ее взгляд пронзил его, как вспышка молнии.
– Боже мой... Они что, охотились вместе?.. Что же
произошло?
– Нет. – Кристел медленно покачала головой, она не
могла рассказать ему все. Она никому не рассказывала, кроме Бойда с Хироко, и
знала, что больше никому не расскажет. Ей придется жить с этим позором всегда.
Вина велика, но она даже не позволяла ей плакать. – Кое-что произошло между
мной и Томом, и я была не в себе. – Она тяжело вздохнула, как будто ей не
хватало воздуха. Спенсер сильнее сжал ее руку. – Я побежала к нему с папиным
ружьем. Том выстрелил в меня, а попал в Джеда.
– О Боже! – Он в ужасе смотрел на нее, стараясь
представить, что могло заставить ее взяться за ружье. А затем мгновенно понял,
с каким чувством вины она живет.
– Шериф сказал, что смерть Джеда – несчастный случай, а
я уехала через несколько дней после похорон Джеда.
Она произнесла это просто, хоть это и изменило в корне ее
жизнь. Пока он ездил на вечеринки в Вашингтон, на озеро Тахо и Палм-Бич,
Кристел потеряла отца и брата. Ужасно думать об этом, ужасно, что она пережила
все это. Он благодарил Бога, что нашел ее в Сан-Франциско.
– У нас с мамой были сложные отношения после смерти папы,
к тому же она считает, что я убила Джеда. В какой-то степени это так. Это моя
ошибка. Мне не нужно было преследовать Тома, но... – Кристел внезапно
расплакалась. Она знала, что не сможет все ему объяснить, а он, слушая,
страстно хотел прижать ее к себе и поцеловать. – Мама и я никогда не ладили.
Думаю, она ненавидела меня за то, что я была так привязана к отцу.
– Ты что-нибудь слышала о ней, с тех пор как уехала?
– Нет, это все в прошлом. – Она постаралась улыбнуться.
– Теперь я здесь. Эта жизнь моя. А то – в прошлом. Я должна думать о том, как
жить здесь, и не могу оглядываться назад. Прошлого для меня нет, есть
настоящее.
Она спокойно смотрела на Спенсера. Потом поинтересовалась,
не встречался ли он с Вебстерами.
– Ты не видел Бойда и Хироко?
Он виновато покачал головой, ведь он дважды так и не смог
попасть в долину.
– Нет, я только собирался. Я здесь лишь несколько дней.
Как они, ты не знаешь?
Она печально улыбнулась, и он опять почувствовал, как внутри
у него все перевернулось. Она была неискушенным ребенком и стала неискушенной
женщиной. В ней были чувственность, нежность, женственность, которые возбуждали
в нем желание оставаться с ней всегда и защищать ее, но была и изумляющая сила.
Эта сила и помогала ей все перенести.
– На прошлой неделе я получила письмо от Хироко. Она
ожидает еще ребенка. Думаю, они теперь хотят мальчика, но и Джейн у них такая
прелестная.
Она рассказала ему несколько историй об их дочурке, а потом
извинилась и пошла на сцену. Он обещал ее подождать. Он мог говорить с ней
часами. Он не хотел уходить. Никогда. Он чувствовал, что нужен ей. Он хотел
быть здесь для нее, подле нее.
Она, казалось, пела только для него, и ее голос проникал в
самое сердце. В ней странно смешались сексуальность и невинность. Она сошла со
сцены около часа ночи, и еще час они сидели и разговаривали, пока не закрылся
ресторан. Спенсер предложил проводить ее домой. Он подождал, пока она
переодевалась, и как будто оглянулся на прошлое, когда увидел ее в шерстяной
юбке, белой блузке и клетчатом жакете, купленном ею в дешевом магазине. Она
опять выглядела маленькой девочкой, но смотрела на него глазами женщины.
Женщины, о которой он мечтал три года, которую не мог забыть. Женщины, которая
мечтала о нем, всегда зная, как она его любит.
Они медленно подошли к дому, где Кристел все еще снимала
комнату у миссис Кастанья, и долго стояли, разговаривая о его жизни в
Нью-Йорке, его друзьях, о чем угодно. Потом он наконец обнял и поцеловал ее.
– Спенсер... – прозвучал в холодном ночном воздухе
шепот Кристел, и Спенсер крепче прижал ее к себе, чтобы согреть и почувствовать
ее всю. – Я мечтала о тебе все годы. Иногда мне казалось, если бы ты был рядом
со мной, все было бы по-другому.
Но она смогла пережить это даже без него. За это он ее
уважал. Она сама смогла сделать что-то для себя. Ему хотелось узнать, мечтает
ли она по-прежнему о Голливуде, но спрашивать не стал.
– Я хотел быть здесь. – Он мягко дотронулся пальцами до
ее лица и поднял его, чтобы заглянуть ей в глаза. – Я никогда не забывал наших
встреч, часто думал о тебе и тоже надеялся, что ты меня помнишь. Я думал о том,
как ты, должно быть, изменилась, может, вышла замуж.
Он не ожидал, что встретит ее одну, поющую в ночном клубе в
Сан-Франциско, и был благодарен судьбе, приведшей его к ней. Ведь он мог
вернуться в Нью-Йорк, не зная, что она здесь, не увидев ее. А теперь он не
знал, что делать. Он приехал в Сан-Франциско, чтобы отпраздновать помолвку с
Элизабет Барклай, а теперь стоит у дома на Грин-стрит со своей возлюбленной
Кристел Уайтт.
– Я люблю тебя, Спенсер. – Она прошептала эти слова,
как будто это был последний шанс их произнести, и он почувствовал, как тает его
сердце.
Ну как ему было рассказать о другой девушке, на которой он
собирался жениться? Ему хотелось всегда стоять здесь, держа ее в объятиях.
– Я тоже люблю тебя, Кристел... Боже... как же я тебя
люблю!
Зачем он это сказал? Что он может ей обещать? Только побыть
с ней немного, а потом вернуться в Нью-Йорк, к Элизабет. А почему так? Почему
не быть с Кристел? Это было бы правильнее. В этот момент он понял совершенно
определенно, что всегда любил только ее. Плевать, чего бы ему это ни стоило, он
должен ей это сказать.
– Я люблю тебя с первой встречи, – и, произнеся эти
слова, почувствовал облегчение, как будто все три года он искал ее, чтобы
сказать их.
Ничто больше не имело значения. Ничто и никто.
