– Не знаю… я ничего не знаю. Сначала я даже думала, что
он мной овладел, но этого не случилось. Моя подруга-соседка быстро отвела меня
к врачу, и… словом, ничего не было. Я пыталась добыть у него негативы, но он их
мне не отдал. А потом мои соседки просто посоветовали мне обо всем забыть.
Чтобы воспользоваться снимками, ему необходимо было письменное разрешение с
моей подписью – это в том случае, если на фотографии легко можно меня узнать…
Ну а если нельзя – тогда какая, в сущности, разница? Я очень хотела получить
негативы, но у меня не вышло… Поначалу он даже прозрачно намекнул, что я
подписала необходимые бумаги, а потом рассмеялся и сказал, что пошутил… Я была
как мертвая тогда, ну, от отравы… Когда я уходила от него, у меня в глазах было
черно… А потом он показал карточки руководителю агентства, и тот стал
приставать ко мне. Говорил, что карточки необычайно волнующие, правда,
упомянул, что на них я в длинной рубашке… вот я и подумала, что самого ужасного
все же не произошло… Я ни разу не видела эти карточки… ни единой! И Маркуса
никогда больше не встречала. Я ведь и подумать не могла, что стану женой
политика… и что мы будем так беззащитны…
…А теперь этот мерзавец делает что хочет. Фотографии были
просто ужасны. Это была самая настоящая порнография. На Грейс была лишь эта
дурацкая черная ленточка на шее – ленточка, которой она никогда и в глаза не
видела… Внимательнее присмотревшись к снимку, Грейс увидела, что она выглядит
просто полусонной. Ей искренне казалось, что это заметно всем. Но для тех, кто
захотел бы увидеть мерзость и грязь, это было как раз то, что нужно… Грейс
поверить не могла, что с ней поступили столь безжалостно. Маркус покончил с ней
и с ее жизнью, и все это лишь с помощью какой-то жалкой фотокарточки… Она
сидела молча, во все глаза глядя на Чарльза, и плечи ее беспомощно опустились,
когда она увидела его лицо, искаженное болью… То, что она, защищаясь,
застрелила отца, было ужасно, но как он это объяснит своим коллегам, детям?..
– Не знаю даже, что и сказать. Я не могу поверить, что
ты на такое способна. – Подбородок его предательски дрожал. Он не в силах
был смотреть на жену, просто отвернулся и заплакал. Страшнее этих слез ничего
нельзя было себе вообразить. Лучше бы он ударил ее, убил…
– Я не делала этого, Чарльз… – слабым голосом,
заливаясь слезами, сказала она. Она уже понимала, что их браку пришел конец.
Маркус сделал свое грязное дело… – Я была одурманена…
– Какой же ты была дурочкой… какой дурочкой… – Да Грейс
этого и не отрицала. – Но какой же он сукин сын, какой отъявленный
подонок!
Она кивнула молча, уже не в силах ничего сказать в свою
защиту. А минуту спустя Чарльз поднялся и, сжимая в руке журнал, медленно стал
подниматься наверх, в спальню. Грейс не пошла следом за ним… У нее просто не
было сил подняться, но одно она уже знала твердо. В понедельник, после пикника,
она уйдет. Она должна оставить их всех… Она не имеет права принуждать их все
это выносить из-за нее…
Фотографию показали в вечернем выпуске новостей, и
разгорелся новый скандал, да такой, что телевидение и радио просто с цепи
сорвались… Об этом кричали на каждом углу. Партнеры и помощники Чарльза
отчаянно пытались объяснить, что произошла ошибка, что девушка на фотографии
просто очень похожа на миссис Маккензи, но сама миссис Маккензи хранила
молчание. А на следующий день показали интервью с Маркусом. Волосы его совсем
побелели, и вообще он выглядел довольно жалко, но со злобной ухмылкой
подтвердил, что на фотографиях не кто иной, как Грейс Маккензи, урожденная
Адамс, и что у него имеется письменное разрешение, которое он может предъявить
в качестве доказательства своей правоты. Он развернул бумагу, продемонстрировал
ее всем и объяснил, что она позировала ему в Чикаго восемнадцать лет назад.
– Это была горячая девчонка… – улыбаясь, сказал он. И,
глядя на фотографии, в это легко было поверить.
– Она сильно нуждалась в деньгах в то время? –
спросил журналист, пытаясь сделать вид, что ищет оправданий для ее «морального
падения».
– Вовсе нет. Просто ей все это ужасно нравилось, –
с той же улыбочкой ответил Маркус. – Знаете, некоторым женщинам это
доставляет наслаждение…
– А она дала вам разрешение на коммерческое
использование фотографий?
– Конечно! – Вопрос этот, казалось, глубоко
оскорбил его.
Потом снова возникла .фотография во весь экран и замелькали
другие сюжеты… Грейс смотрела на экран, не скрывая ненависти. Она никогда не
давала ему никакого разрешения, никогда ничего не подписывала… Когда же днем
позвонил адвокат Голдсмит, она напрямик заявила, что не давала Маркусу Андерсу
никакого разрешения.
– Поглядим, что можно сделать, Грейс. Но если ты все же
позировала, а тем паче дала ему разрешение, тогда мы бессильны…
– Я не давала ему никаких разрешений! Я ничего не
подписывала!
– Может быть, он подделал бумаги. Я сделаю все, что
смогу. Но колокол уже прозвонил, Грейс. Все видели фотографию. Ты уже ничего не
исправишь… А если ты и впрямь позировала для него восемнадцать лет назад, то
должна была бы знать, что рано или поздно все выйдет наружу. Призраки прошлого
неумолимы. – И вдруг адвокат обеспокоенным тоном спросил: – А есть другие
фотографии? Ты помнишь, сколько кадров он отснял?
– Понятия не имею… – почти простонала она.
– Если журнал приобрел у него эти фотографии официально
и если он предъявил им разрешение, тогда все вполне законно и тут ни к чему не
придерешься.
– Ну почему в безопасности все, кроме меня? Почему я
всегда виновата во всем?
…Ее снова изнасиловали, снова избили! Она снова превратилась
в жертву. Это было ровно то же самое, что и каждодневные отцовские
измывательства. Вот только отец никогда больше не сделает этого с ней, зато
теперь настал черед всех остальных. Она пошла по рукам! Это же несправедливо… И
все это лишь потому, что Чарльз стал видным политиком? Значит, это дает им
право методично уничтожать и ее, и всю их семью? Они прожили вместе шестнадцать
восхитительных лет, и вдруг наступили страшные времена. И Грейс вновь
спустилась в преисподнюю, вновь обречена была на муки… Перед этой ложью она
была беззащитна. Правда ничего не значила. Все, что она сделали в жизни, все,
что создала кропотливым трудом, – все в одночасье рухнуло…
А вечером она увидела копию официального разрешения – и не
смогла отрицать, что под документом стояла ее подпись. Правда, буквы были
кривоваты, и ясно было, что подпись сделана дрожащей рукой, но даже Грейс
признала, что это именно ее подпись… Она не могла в. это поверить. Значит, он
все же заставил ее сделать это, когда она была почти без сознания…
День рождения Мэтта был испорчен. Родители всех его друзей
либо видели фотографию, либо уже слышали о ней. Все одаривали Грейс странными
взглядами, или ей так казалось… Чарльз был тут же, встречая гостей, но со
вчерашнего вечера они и слова друг другу не сказали. Ночь он провел в гостиной,
на диване. Ему необходимо было время, чтобы подумать, чтобы осознать, что
произошло…
