– О-о-о… – Она уставилась на него. – Я… ну
ладно. – И вдруг обеспокоенно взглянула на мужа: – А насколько это
серьезно для тебя?
– Не знаю. Но дело вовсе не в этом. Я не хотел, чтобы
ты прошла через все это.
Он нежно обнял ее за плечи и бережно повел в гостиную.
– Все станет достоянием гласности ровно в шесть часов,
в ближайшем выпуске новостей, но нам предложено предварительно дать
пресс-конференцию, если мы согласны…
– Я… должна? – Лицо Грейс стало серым.
– Нет, ты ничего не должна. Просто подождем и
посмотрим, насколько все серьезно, а разбираться будем уже потом.
– А дети? Что я им скажу? – Грейс уже овладела
собой, но была очень бледна, да и руки у нее тряслись.
– Лучше рассказать им правду.
Они вместе заехали за детьми в школу, а потом все сели за
стол в гостиной. Первым заговорил Чарльз.
– Мама и я должны кое-что рассказать вам, – тихо
начал он.
– Вы разводитесь? – округлил глаза Мэтт. Все
родители его приятелей в последнее время только и делали, что разводились.
– Нет, разумеется… – Отец невольно улыбнулся. – Но
то, что вы сейчас услышите, немногим лучше. Это касается мамы – у нее трудная
полоса в жизни. Но мы решили, что вам следует знать. – Лицо Чарльза было
очень серьезным, он крепко сжимал руку Грейс.
– Ты больна? – нервно спросил Эндрю. Мать его
друга недавно скончалась от рака.
– Нет, я прекрасно себя чувствую. – Грейс глубоко
вздохнула, чувствуя стеснение в груди – почти уже позабытое ощущение… Она даже
не помнила, когда пользовалась последний раз ингалятором. – Просто
давным-давно со мной случилась одна история… это очень трудно объяснить, а еще
труднее – понять… Это нужно видеть, пережить… – Она мужественно боролась со
слезами, а Чарльз нежно сжимал ее руку.
– Когда я была маленькой – вот как Мэтти сейчас, –
мой папа очень дурно обращался с моей мамой… он часто ее бил, – заговорила
она спокойно, но очень печально.
– Что, по-настоящему бил? – поразился Мэтт.
Грейс мрачно кивнула:
– Да. Очень сильно, по-настоящему. И причинял ей много
боли. Это продолжалось очень, очень долго, а потом она заболела.
– Из-за того, что он бил ее? – снова спросил Мэтт.
– Возможно, и нет. Просто заболела. У нее обнаружился
рак… как у мамы Зэка. – Имя друга Эндрю хорошо известно было всем в
доме. – Она тяжело и долго болела… четыре года. А пока она болела, он стал
бить и меня… он делал много страшных вещей… а порой бил и ее, больную… Но я
считала, что если позволю ему терзать себя… – Глаза ее наполнились слезами,
голос сорвался. Чарльз только еще крепче сжал ее руку, чтобы придать ей
мужества. – Я думала, что, если позволю ему издеваться надо мной, он не
будет так жесток с ней… и вот, я позволяла ему делать со мной все, чего ему
хотелось… как это было ужасно… А потом она умерла. Мне было семнадцать лет. И
вот, вечером после похорон…
Она на секунду закрыла глаза. Она была тверда в своем
решении поведать детям историю, которую прежде наивно надеялась скрыть навеки.
Она должна была сделать это первой – прежде, чем добрые дяди и тети с
телевидения об этом позаботятся…
– Вечером, после похорон, он снова побил меня… он
страшно меня избил… мне было невыносимо больно, и я была до смерти напугана… и
тут вспомнила про револьвер, который мама держала в ящике ночного столика, и я
схватила его… думаю, я просто хотела его припугнуть…
Теперь она уже рыдала, а онемевшие дети в ужасе смотрели на
нее.
– Не знаю, о чем я думала… просто была испугана и не
хотела, чтобы он и дальше продолжал меня мучить… помню, мы вырывали друг у
друга револьвер… оружие случайно выстрелило, и… отец умер той же ночью.
Она судорожно вздохнула. Потрясенный Эндрю во все глаза
смотрел на мать.
– Ты застрелила своего папу? Ты убила его? –
спросил старший сын.
Грейс лишь кивнула. Они вправе знать обо всем. Вот только об
изнасиловании она не хотела рассказывать им…
– И тебя посадили в тюрьму? – спросил
заинтригованный Мэттью. Все это смахивало на крутой полицейский боевик. Его
смущало лишь то, что этот тип избивал маму.
– Да, посадили, – тихо ответила Грейс, поглядывая
на дочь – та ни единого слова не проронила. – Я пробыла в тюрьме два года,
а потом еще два года у меня был испытательный срок… в Чикаго. Потом все
закончилось. Я переехала в Нью-Йорк, встретила вашего папу, мы поженились.
Потом родились вы, и все мы были счастливы, пока…
Последние пятнадцать лет все шло гладко, а теперь снова
начнутся муки. Но ничего уже нельзя поделать. Они дорого заплатят за блестящую
политическую карьеру Чарльза.
– Не верю… – Абигайль смотрела на мать широко
раскрытыми глазами. – Ты была в тюрьме? А почему раньше ты никогда про это
не рассказывала?
– Я не думала, что должна сделать это, Эбби. Тут ведь
нечем гордиться… И потом, мне от этого очень больно.
– Ты говорила, что твои родители умерли, но не
признавалась, что убила их! – с упреком воскликнула Абигайль.
– Я не убивала их обоих. Только отца, – пыталась
объяснить Грейс.
– Но ведь из твоего рассказа следует, что ты
защищалась, – спорила дочь.
– Да, это так.
– Но раз это была самозащита, почему тебя упекли за
решетку?
Грейс горестно кивнула:
– Да, я защищалась – но на суде мне никто не поверил.
– Я поверить не могу, что ты была в тюрьме! –
Девочка думала лишь о том, что станут теперь говорить ее подруги. Хуже этого она
и представить себе ничего не могла!
– А родителей папы тоже ты убила? – спросил
заинтригованный Мэтт.
– Разумеется, нет! – улыбнулась сквозь слезы
Грейс. Он был еще слишком мал, чтобы понять.
– А зачем ты нам сейчас об этом рассказываешь? –
печально спросил Эндрю. Абигайль была права. Это жуткая история. И с друзьями у
них наверняка теперь будут неприятности.
– Потому что история просочилась в прессу, –
ответил Чарльз. Это были первые его слова. Он хотел, чтобы Грейс рассказала обо
всем сама так, как считала нужным, и она прекрасно справилась. Но осознать
происшедшее было бы нелегко любому – не говоря уж о детях, узнавших такое о
собственной матери. – Об этом сегодня будет репортаж в выпуске новостей, и
мы хотели, чтобы вы заранее обо всем знали.
И тут Абигайль взорвалась:
– Ха-ха-ха! Спасибо! За десять минут до того, как на
всех экранах страны… И вы предлагаете мне завтра как ни в чем не бывало идти в
школу? Благодарю покорно!
– И я не пойду, – твердо заявил Мэтт. Это для него
было прекрасным предлогом побездельничать. Мальчик с любопытством взглянул на
мать и спросил: – А крови тогда много было?
