– Я говорил с монахиней, которая ухаживает за ней.
Священник ушел домой немного передохнуть. Но сестра Евгения – так,
кажется? – говорит, что у девочки нет ни единой родной души на всем белом
свете. Сестра сказала еще, что девушка очень хороша собой, хотя трудно сейчас
судить… Специалист по пластической хирургии виртуозно заштопал ей лицо и
уверяет, что она будет выглядеть по-прежнему. Но всех сейчас волнует больше
всего ее голова…
Вешая трубку, Чарльз ощущал дурноту. Это было слишком
страшно. И как случилось так, что девочка совсем одинока? Как можно быть
совершенно одинокой в двадцать два года? Это звучало для него сущей
бессмыслицей. Похоже, близкими для нее людьми были лишь священник да монахиня.
С трудом верилось, что никого больше у нее нет. Но может быть, так оно и есть…
Он просидел за столом примерно еще час, пытаясь работать, но
у него ничего не выходило, все валилось из рук. Вот наконец он понял, что
больше не может…
В семь часов вечера он взял такси до Белльвю и направился в
приемный покой больницы. Сестра Евгения к тому времени уже ушла, хотя время от
времени звонила и справлялась о состоянии Грейс, а отец Тим сказал, что будет
тем же вечером, но чуть позже – у него было много дел в приюте. С девушкой были
лишь сиделки, и в ее состоянии ничего не переменилось с самого утра.
Чарльз присел на стул подле больной – он не верил своим
глазам. Что сталось с ней? Ее нельзя было бы узнать, если бы не длинные тонкие
пальцы. Он держал ее руку в своей и нежно поглаживал.
– Привет, Грейс, я пришел повидать тебя. – Он
говорил тихо, чтобы никого не потревожить, но произносить что-то казалось ему
необходимым. Может быть, она все-таки слышит его, хотя в ее состоянии это было
весьма сомнительно. – Ты поправишься, непременно поправишься… и не забудь
про обед в ресторане «21». Я сам отвезу тебя туда, если ты будешь умницей и
быстро выздоровеешь… и знаешь, было бы здорово, если бы ты открыла глаза… а то
мне как-то неловко… открой глазки… ну же, Грейс… открой глаза…
Он еще долго тихонько говорил с ней, и в тот самый момент,
когда собрался было уходить, он заметил, что веки девушки дрогнули. Он тотчас
же позвал сиделок. Сердце его бешено колотилось. Она должна выжить – это для
него безумно важно! Чарльз всем сердцем желал, чтобы она жила! Он едва знал
девушку, но для него невыносимо было бы потерять ее.
– По-моему, у нее веки подрагивают, – объяснил он
сиделкам.
– Наверное, просто рефлекс, – сочувственно
улыбаясь, ответила сиделка. Но тут движение век повторилось, и сиделка
посерьезнела.
– Ну, еще разок, Грейс! – тихо сказал
Чарльз. – Постарайся! Я знаю, ты можешь. Да, можешь!
И она послушалась. Потом на мгновение открыла глаза, но
тотчас же застонала и смежила веки. Чарльзу хотелось кричать от радости.
– А это что означает? – спросил он у медсестры.
– Она приходит в себя. – Сестра улыбнулась. –
Пойду позову доктора.
– Это было великолепно, Грейс, – похвалил он
девушку, гладя ее пальцы и моля Бога, чтобы она вернулась к жизни – просто
чтобы доказать, что она способна и на это, и чтобы оставить с носом подонка,
желавшего ее смерти… – Ну давай, Грейс… не можешь же ты просто вот так лежать и
спать… у нас с тобой много работы… как насчет того письма, которое ты обещала
для меня перепечатать? – Он уже нес полную околесицу и чуть не заплакал,
увидев, что она шевельнулась, открыла глаза и устремила на него неподвижный
взгляд.
– Какое… письмо? – Она с трудом разлепила
распухшие синие губы. Потом глаза ее снова закрылись, и на этот раз Чарльз
заплакал по-настоящему. Слезы градом катились по его щекам. Она услышала его! К
тому времени как пришел врач, Чарльз уже овладел собой и внятно объяснил, что
произошло. Девушке тотчас же сделали повторную электроэнцефалограмму – мозг
понемногу оживал, реакции были почти нормальными. Грейс отвернулась, когда врач
попытался посветить ей в глаза фонариком, а когда до нее дотронулись, то
сначала застонала, а потом отрывисто вскрикнула. Ей было невыносимо больно, но
это весьма обнадеживало врачей. Теперь она будет страдать физически, пройдет
последовательно все стадии выздоровления и встанет на ноги.
Настала полночь, но Чарльз все еще был с ней – он не мог
заставить себя уйти. По крайней мере теперь было ясно, что мозг не пострадал.
Разумеется, ее будут еще обследовать, ища скрытые повреждения. Но похоже было,
что опасность миновала.
Сразу после полуночи пришел отец Тим – он вошел в палату и
услышал, как врач говорит Чарльзу о том, что прогноз теперь весьма
утешительный. Потом они вдвоем вышли в вестибюль, чтобы поговорить. Медсестра
как раз в это время делала Грейс укол обезболивающего. От множественных травм
она страдала невыносимо, к тому же болели послеоперационные швы.
– Хвала Господу, теперь девочка выкарабкается, –
счастливо улыбаясь, сказал отец Тим. Он молился за нее целый день и отслужил
две заздравные мессы. А ночью все монахини возносили молитвы о ее здоровье.
– Что за потрясающая девушка!
Сэма Джонса поймали накануне и предъявили ему обвинение в
зверском убийстве жены и детей, а также в покушении на жизнь Грейс Адамс. Он не
отпирался – просто заявил, что она была первой, кто тем вечером выходил из
дверей приюта, и он решил, что она – источник всех его несчастий. – Вы и
представить себе не можете, сколько она Для нас сделала, мистер Маккензи. Она
воистину святая.
– А почему она это делает? – Чарльз был озадачен. Они
сидели рядышком и пили кофе, ощущая себя родными братьями – настолько счастливы
были оба в этот момент.
– Думаю, есть многое в жизни, о чем никто из нас и не
догадывается, – тихо промолвил отец Тим. – Я уверен, что жизнь этих несчастных
очень хорошо ей знакома. Полагаю, девушка много выстрадала за свою короткую
жизнь и теперь жаждет помочь другим. Она стала бы великолепной
монахиней! – усмехнулся священник, но Чарльз погрозил ему пальцем.
– Вы не посмеете! Она должна выйти замуж, рожать детей.
– Не уверен, что это будет, – начистоту отвечал
отец Тим. – Мне кажется, не этого она хочет – я говорю совершенно честно.
Видите ли, люди, много страдавшие, иногда возвращаются к нормальной жизни – вот
как она, но некоторые так никогда уже и не могут до конца поверить людям.
Думаю, история Грейс – это чудо. Ведь она с таким жаром отдает себя другим.
Может быть, требовать от нее большего – это слишком много.
– Но если она в состоянии отдавать себя людям, то уж
собственному мужу…
– Это намного труднее, – философски улыбнулся отец
Тим и вдруг решился приоткрыть завесу тайны. Может быть, теперь Чарльз лучше
поймет его. – Она отчаянно боялась ехать с вами в Калифорнию. И теперь
бесконечно благодарна вам за то, что вы не обидели ее, не воспользовались ею…
– Не воспользовался ею? Как это понимать?
– Полагаю, она вытерпела много боли за свою жизнь. Сами
знаете, многие мужчины ведут себя грязно. Мы видим это каждый день. Мне
кажется, она ожидала, что вы непременно поступите с ней… неподобающим образом.
