– О Боже… о Боже… – Она все еще задыхалась, судорожно
прижав руки к горлу, не сводя с него глаз. Она чувствовала во рту терпкий
привкус его крови, но не хотела прикасаться к раненому. В крови была она сама и
постель, но Грейс ни о чем не могла думать, кроме слов матери: «Будь доброй с
папочкой… будь добра к нему… заботься о нем… всегда заботься о своем отце…» И
она позаботилась. Она застрелила его. Отец обшаривал взглядом комнату, но был,
похоже, парализован – конечности его оставались неподвижны, а глаза устремились
на нее с выражением ужаса. Грейс забилась в угол, продолжая смотреть на него, и
тут судорога пробежала по всему ее телу, и Грейс вырвало прямо на ковер.
Справившись с собой, она силой заставила себя подойти к телефону и набрала
номер оператора.
– Мне нужно… «скорую»… «скорую»… мой отец – он
застрелен… я убила отца… – Она с трудом дышала, но все же продиктовала адрес. А
потом просто стояла, глядя на отца. Он так и не пошевелился, а член его обмяк.
Этот орган, который так пугал ее всегда, так истязал ее, казался теперь таким
безобидным – и отец тоже. Он внушал теперь лишь отвращение и жалость, кровь
продолжала изливаться из раны на горле. Время от времени он постанывал. Грейс
знала, что сделала нечто ужасное, но выхода у нее не было. Пистолет она все еще
сжимала в руке. Когда явилась полиция, то застала ее скорчившейся голышом в
углу. Она хрипела и задыхалась в жестоком приступе астмы.
– О Господи… – тихо произнес полицейский. Потом заметил
ее и осторожно отобрал у нее оружие. Другие прошли вслед за ним в комнату.
Младший офицер хотел было накинуть ей на плечи одеяло, но остановился, заметив
синяки на ее теле, пятна крови и – ее взгляд. Она казалась совершенно безумной.
Словно побывала в аду и вот медленно, шаг за шагом, возвращалась назад…
Отец был еще жив, когда приехала «скорая». Пуля повредила
ему позвоночник, к тому же врачи подозревали, что она, срикошетив от кости,
проникла в легкое. Он был полностью парализован и ни слова не мог вымолвить.
Когда его увозили, он не взглянул на Грейс. Веки его были опущены, врачи давали
ему кислород. Он едва дышал.
– Он выкарабкается? – спросил старший полицейский,
когда носилки уже погрузили в машину и включили сирену.
– Трудно сказать, – отвечал доктор и, понизив
голос, прибавил: – Маловероятно.
Офицер покачал головой. Он знал Джона Адамса еще с тех пор,
как учился в школе. Джон вел его бракоразводный процесс. Чудный парень. С какой
стати, в самом деле, девчонка стреляла в него? Войдя в комнату, он сразу
заметил, что ни на нем, ни на ней не было одежды, но это могло означать все,
что угодно. Одно по крайней мере ясно – все произошло после того, как оба легли
спать. Возможно, Джону не нравились пижамы. А вот почему девчонка голая – это
уже другое дело. Очевидно, что с ней не все ладно – может быть, смерть матери
слишком сильно потрясла ее. Возможно, в этой смерти она винила отца. Ну, что бы
там ни было, в процессе следствия все выйдет наружу.
– Как там она? – спросил он одного из младших
офицеров.
К тому времени в комнате было уже около дюжины полицейских.
Это обещало быть самым громким делом в Ватсеке – с тех самых пор, как сын
священника, накачавшись наркотиками, покончил с собой десять лет назад. Тогда
была трагедия, а вот теперь, похоже, грядет скандал. Еще бы, такой человек, как
Джон Адамс, – и застрелен родной дочерью. Да, это настоящее преступление,
к тому же огромная потеря для всего городка.
– Она под кайфом? – спросил он, пока фотограф
делал снимки места преступления. Оружие преступления уже со всеми
предосторожностями поместили в пластиковый пакет и унесли в машину.
– Да нет, не похоже, – ответил молодой
полицейский. – По крайней мере на первый взгляд. Мне кажется, она слегка
помешалась, к тому же очень напугана. У нее астма, и ей тяжело дышать.
– Печально слышать, – саркастически ответил
старший офицер, еще раз внимательно осматривая аккуратно прибранную гостиную.
Еще несколько часов назад он был здесь с гостями после погребения. Трудно
поверить, но он снова здесь. Может быть, девочка просто не в своем уме? –
У ее отца кое-что пострашнее астмы.
– А что говорят медики? – Младший офицер выглядел
озабоченным. – Он выживет?
– У него не много шансов. Похоже, наша малышка
хорошенько отделала своего старика. Позвоночники, возможно, легкое – один Бог
знает, что там еще… и почему.
– Как думаешь, он трахнул ее? – спросил младший
офицер, явно заинтригованный всем увиденным. Но старший пришел в ярость:
– Джон Адамс? Ты спятил? Да знаешь ли ты, кто он такой?
Да он лучший адвокат в городе. И самый добропорядочный парень из всех, кого я
знал! Думаешь, такой человек может проделать такое с собственным ребенком? Да
ты такой же полоумный, как и она! Какой ты, к черту, полицейский, если тебе в
голову лезет такая чушь!
– Я… я не знаю… просто очень похоже… первое, что
приходит на ум, – ведь они же оба голые… и она так потрясена, испугана… у
нее жуткие синяки на руке и… – Он запнулся, ожидая реакции старшего по званию.
Но ведь скрывать очевидную улику он не имел права, кем бы ни был раненый… или
убитый. Улика есть улика. – На простынях следы спермы, и, похоже… – Да,
все вокруг залито кровью, но совершенно очевидно, что есть тут и пятна иного
рода. И молодой полицейский видел их собственными глазами.
– А мне плевать, на что это похоже, О'Бирн! Есть
множество объяснений тому, как сперма могла оказаться на простынях в постели
мужчины! Его жена два дня назад отошла в мир иной – может, ему было одиноко,
может, он забавлялся… а тут вламывается она с револьвером – может, девка не
поняла, чем он занят, и это ее испугало. Но нет ровным счетом никаких оснований
болтать, будто Джон Адамс насиловал свое дитя! Забудь об этом.
– Простите, сэр.
Остальные уже аккуратно складывали простыни и упаковывали их
в полиэтилен – в качестве вещественных доказательств. А один из офицеров
беседовал с Грейс в ее спальне. Она сидела на постели, кутаясь в то самое
одеяло, которое протянул ей младший полицейский. Она нашла свой ингалятор, и
теперь ей дышалось значительно легче, но она была смертельно бледна, и офицер,
расспрашивающий ее, изумлялся, до чего она безучастна. Нет, она явно потрясена
– настолько, что офицер был не уверен, что она вполне понимает его вопросы.
Говорит, что не помнит, как у нее оказался револьвер – он просто очутился у нее
в руке-, потом выстрелил. Она помнила звук выстрела, и потом кровь отца
брызнула на нее. И это было все, что она могла припомнить.
– А как кровь попала на тебя? Где ты была? – У
него были в точности те же подозрения, что и у О'Бирна, хотя трудно было
поверить в то, что Джон Адамс…
– Я не помню, – произнесла она безжизненно. Она
говорила, словно автомат, все еще отрывисто дыша, к тому же после лекарства ее
трясло.
– Ты не помнишь, где была в тот момент, когда стреляла?
– Я не знаю. – Она смотрела на него невидящими
глазами. – В дверях… – солгала Грейс. Она знала, что должна делать. Она
поклялась матери защищать его.
