– Ты нынче очень красивая, – как бы мимоходом
заметил шеф, и Грейс непроизвольно сжалась, но он этого не заметил и как ни в
чем не бывало продолжал: – Ты видела вчера в вестибюле парад кинозвезд?
И, тотчас же позабыв его комментарий по поводу своей
внешности, Грейс принялась с жаром рассказывать ему о том, как любовалась вчера
знаменитостями, и о комедии, которую она с наслаждением смотрела вечером. На
какое-то мгновение они словно стали задушевными друзьями, и Чарльз Маккензи это
почувствовал. Девушка несколько расслабилась, да и ему стало с ней куда проще.
Обычно, когда Грейс глядела букой, он спрашивал себя, в чем тут загвоздка, но
никогда не решился бы спросить ее об этом.
– Я обожаю этот фильм. – Он засмеялся,
припоминая. – Я смотрел его три раза подряд – сразу, как он вышел на
экран. Терпеть не могу грустные картины.
– Я тоже, – честно созналась Грейс.
Подали завтрак. Чарльз заказал яичницу с беконом, а Грейс
овсянку.
– Ты останешься голодной, – отеческим тоном
заметил он.
– А вы поглощаете чистейший холестерин, –
отпарировала Грейс.
Хотя Чарльз Маккензи был в отличной форме, но заказанное им
блюдо отнюдь не считалось полезным.
– О Господи! Уволь! Моя жена была вегетарианкой, да к
тому же буддисткой. Они все в Голливуде такие – малость чокнутые. Стоило
развестись хотя бы ради того, чтобы вволю насладиться чизбургерами. – Он
улыбнулся Грейс, а она расхохоталась, изумляясь себе самой.
– А вы долго прожили вместе?
– Достаточно, – хмыкнул он. – Целых семь
лет. – Он был свободен вот уже два года. Свобода стоила ему не меньше
миллиона долларов, но тогда ему казалось, что это сходная цена, – невзирая
на то, что дела его пошатнулись. С тех пор ни одна женщина не затронула всерьез
его сердца, и единственное, о чем он по-настоящему жалел, – это о том, что
у него нет детей. – Мне было тридцать три, когда я женился, и тогда я был
убежден, что женитьба на Мишель Эндрюс – это исполнение самой лучезарной мечты.
Но на поверку оказалось, что жизнь с любимицей всех кинозрителей Америки – дело
не такое приятное, как мне поначалу думалось. Звезды дорого платят за славу. Цена
эта много выше, чем кажется нам, простым смертным. Пресса к ним всегда жестока,
а публике вынь да положь их душу, и никак не меньше… и перенести это можно,
лишь ударившись в религиозный фанатизм или пристрастившись к наркотикам. По
моему мнению, ни то ни другое не выход. Стоило нам с ней появиться в свете, как
на следующий день газеты обсасывали наши имена, то и дело возникали скандалы.
Так невозможно было жить – слишком дорого это стоило. Теперь мы с ней добрые
друзья – а вот три года назад это было отнюдь не так.
Грейс знала из журнала «Пипл», что она с тех пор уже дважды
побывала замужем – сначала за рок-певцом, который был моложе ее, потом за своим
рекламным агентом.
– К. тому же я был для нее слишком прост. Слишком
скучен.
Грейс про себя подумала, что в жизни его бывшей жены это
была единственная тихая пристань или, если угодно, пресловутая «каменная
стена», за которой можно было ощущать себя в безопасности.
– Ну а ты? Замужем? Помолвлена? Семь раз разведена?
Кстати, сколько тебе лет? Я уже успел позабыть. Двадцать три?
– Почти. – Грейс покраснела. – Исполнится в
июле. Нет, я не замужем, не помолвлена. Я слишком умна для этих глупостей.
Увольте.
– Ах, бабуля, прочти мальчику лекцию! – Чарльз
искренне расхохотался, а Грейс изо всех сил старалась не замечать, насколько он
в этот момент был хорош. Она вовсе не желала ближе узнавать своего шефа. –
В двадцать два года, пожалуй, рано даже гулять с мальчиками. Надеюсь, ты этого
и не делаешь. – Он хотел пошутить и развеселить ее, но ничего не вышло, и
тотчас же это почувствовал.
– Да, я этим не занимаюсь.
– Правда? Да ты шутишь!
– Может быть…
– Ты что, собираешься в монастырь, когда подрастешь? А
как же карьера в юридической фирме?
Вот она и приоткрыла слегка створки устричной раковины. Занятная
девушка. Умница и с юмором, когда захочет, – довольно редкое сочетание…
– У меня есть подруга, которая уговаривает меня стать
монахиней.
– Это еще кто такая? Непременно поговорю с ней.
Монахини нынче совершенно вышли из моды. Ты этого не знала?
– Думаю, нет, – снова засмеялась Грейс. – Она
сама монашка. Сестра Евгения. Потрясающая женщина!
– О Боже! Да ты фанатичка! Я проклят! Мне, видно, на
роду написано сталкиваться с тебе подобными… Жена в свое время всерьез
намеревалась пригласить из Тибета самого далай-ламу пожить у нас! Ты
сумасшедшая! – Он обеими руками отмахивался от нее, а Грейс весело
смеялась.
– Клянусь, я не фанатичка. Но в такой жизни есть для
меня что-то привлекательное. Она так проста…
– И так далека от реальности. Ты с легкостью сможешь
«спасать мир», не уходя из него, – посерьезнев, сказал Чарльз. Это была
его яичная позиция. Он любил оказывать людям помощь, не ударяясь при этом в
крайности. – А откуда ты знаешь эту монашку? – Ему было очень
любопытно об этом узнать, к тому же у них в запасе было никак не менее десяти
минут.
– Мы вместе работаем… ну, там, где я помогаю в
свободное от работы время.
– Где это?
…Грейс уже давно заметила, как чисто он выбрит, как
тщательно одет, насколько безупречна в нем каждая мелочь, и старалась не обращать
на это внимания. Бизнес есть бизнес. Положение обязывает.
– Это приют Святого Эндрю, в Нижнем Ист-Сайде. Туда
поступают жертвы домашнего насилия – женщины, дети…
– И ты там работаешь? – Чарльз был искренне
удивлен – в этой девочке скрывалось куда больше, нежели он поначалу подозревал,
несмотря на ее юный возраст и внешнюю холодность. Она нравилась ему все
сильнее…
– Да. Три раза в неделю. Это потрясающее место. Каждый
день сотни людей…
– Вот уж не думал, что ты занимаешься чем-то в этом
роде, – честно сказал он.
– А что тут странного? – Настал черед удивляться
Грейс.
– Да ведь это же так серьезно! Там наверняка уйма
работы! Девочки твоих лет куда охотнее бегают на дискотеки.
– Ни разу в жизни не была!
– Я приглашаю. Правда, я слишком стар для тебя – твоя
мама наверняка не одобрила бы. – В его словах не было ровным счетом ничего
устрашающего, и даже Грейс никак не отреагировала. Правда, не призналась, что
матери у нее нет.
Лимузин прибыл за ними в начале одиннадцатого. На следующий
день они закончили все дела, а вечером улетели обратно в Нью-Йорк девятичасовым
рейсом. В шесть утра они были уже дома. Когда самолет шел на посадку, Маккензи
объявил Грейс, что нынче она выходная – последние два дня выдались чересчур
утомительные, да и в самолете они толком не спали. Но оба прекрасно сделали
свое дело: он работал, она исправно ему помогала.
