Он с улыбкой наблюдал за ней. Он не хотел расспрашивать.
Отец Тим знал теперь все, что ему необходимо было знать. Ведь понять, через
какой ад пришлось пройти всем этим несчастным женщинам, которых унижали и
избивали мужья, отцы, родные или дружки, способен по-настоящему лишь тот, кто
сам это испытал.
– Ну а теперь ближе к делу… – Глаза отца Тима снова
смеялись. – Когда ты сможешь начать? Мы тебя так просто отсюда не
выпустим. Еще, чего доброго, опомнишься, передумаешь.
– Сию же минуту.
Направляясь сюда, она готова была тотчас же приступить к
работе – так и случилось. Они возвратились на кухню, оставили в посудомоечной
машине пустые чашки, а портом он повел Грейс в коридор, чтобы представить
сотрудникам. Вместо трех девушек за регистрационным столиком сидел теперь
молодой парень – ему было едва больше двадцати лет, он был студентом-медиком из
Колумбии. Неподалеку две женщины беседовали со стайкой девчушек – отец Тим
представил их Грейс. Это были сестра Тереза и сестра Евгения, но ни та ни
другая совершенно не походили на монахинь. Обеим было чуть за тридцать, они
были веселы и дружелюбны. Одна была в спортивном костюме, другая – в джинсах и
сильно поношенном свитере ручной вязки. Сестра Евгения вызвалась сама отвести
Грейс наверх и показать палаты, а потом детские. Ведь многие поступающие сюда
матери просто не в силах были заботиться о ребятишках.
В изоляторе всем заправляла сиделка – тоже из числа
монахинь. На ней был крахмальный белый халат, из-под которого виднелись
обыкновенные голубые джинсы. Огни были притушены, и сестра Евгения знаком
велела Грейс ступать бесшумно. Когда Грейс обвела взглядом палату, сердце у нее
сжалось – она узнала все то, что видела на протяжении всей своей жизни. Следы
варварских избиений, ужасающие кровоподтеки и синяки. У двух женщин руки были в
гипсе, одной – ожоги по всему лицу, как потом выяснилось, от сигарет, а еще
одна мучительно стонала, пока сиделка пыталась потуже забинтовать грудную
клетку – у нее были сломаны ребра. К распухшим глазам ее время от времени
прикладывали холодный компресс. Муж ее угодил за решетку.
– Самых тяжелых мы отправляем в больницу, – тихо
говорила сестра Евгения на обратном пути. Но Грейс на мгновение задержалась и
привычно коснулась руки одной из пациенток. Та в тревоге и замешательстве
уставилась на нее. С этим Грейс тоже была хорошо знакома. Многие из несчастных
настолько забиты и запуганы, что не доверяют никому и от всякого ждут удара.
–.Мы держим здесь всех, кого только можно, – тут НУ. не
так тоскливо. В сущности, у большинства просто жуткие синяки. Но больных с
серьезными повреждениями отправляем сразу в приемный покой.
…Как ту женщину два дня назад – муж приложил к ее лицу
раскаленный утюг, предварительно стукнув тем же утюгом по затылку. Он почти
убил ее, но бедняжка была так забита, что не соглашалась подавать в суд. Власти
отобрали у них детей и отправили в приют. Что же касается женщины, то, чтобы
спастись, она должна была по-настоящему этого хотеть, а у большинства
недоставало мужества. Насилие делает человека отчаянно одиноким. Заставляет
скрываться от всех и вся, и даже от тех, кто искренне желает помочь, – это
Грейс знала по собственному печальному опыту…
Потом сестра Евгения повела Грейс к детям, и через минуту
девушку облепили малыши. Она тотчас же принялась рассказывать им сказки,
вплетать ленточки в косички, завязывать шнурки, а детишки наперебой
рассказывали, кто они и откуда и что с ними случилось. Некоторые молчали. У них
от рук родителей погибли братишки или сестренки. А матери у многих находились
наверху, избитые так, что не в силах были шевельнуться, – мучимые жгучим
стыдом, многие женщины не могли в глаза взглянуть родным детям. Словно чума
разъедала эти семьи, калеча навсегда людские души. И Грейс с болью осознавала,
сколь немногие из этих малышей вырастут нормальными людьми и сохранят
способность доверять.
Она ушла из приюта лишь в начале девятого вечера. Отец Тим
стоял в дверях, беседуя с полицейским. Тот только что привел десятилетнюю
девчушку, зверски изнасилованную родным отцом. Для Грейс видеть подобное было
свыше ее сил… ей было по крайней мере тринадцать… но она нагляделась в
госпитале Святой Марии и на совсем крошечных детей, над которыми в извращенной
форме надругались их отцы.
– Трудный денек? – сочувственно спросил отец Тим,
простившись с полицейским.
– Удачный денек, – улыбнулась Грейс.
Большую часть времени она провела с детьми, а последние
несколько часов – в женской палате, разговаривая с пациентками, терпеливо
выслушивая их страшные повествования, пытаясь помочь им найти в себе мужество,
чтобы совершить то единственное, что могло стать их спасением. Никто не смог бы
сделать это за них. Полиция могла помочь. Но спасаться они должны были только
сами. Возможно, говорила себе Грейс, если она сумеет докричаться до них, то им
не придется пройти тот страшный путь, что выпал ей самой. Им не придется пройти
через застенки, чтобы стать свободными. Только так могла она платить свои
неоплатные долги, только так искупить хотя бы отчасти тот грех, которого
никогда бы не простила ей покойная мать. Но тогда у нее не было выбора, и она
не жалела ни о чем. Она просто не хотела, чтобы кто-нибудь еще заплатил такую
страшную цену за свою свободу.
– У вас здесь просто прекрасно все устроено, –
сделала она комплимент отцу Тиму. Ей нравилось здесь, пожалуй, даже больше, чем
в госпитале Святой Марии. Здесь было душевнее и теплее.
– Мы всем обязаны людям, работающим здесь. Ну как, нам
удалось тебя заинтересовать? Ты придешь снова? Сестра Евгения говорит, что ты
просто великолепна.
– Ничуть не лучше ее самой. – Монахиня трудилась
целый день не покладая рук, как, впрочем, и все остальные. Ей тут нравилось
все. – Теперь меня ничто не удержит. – Еще бы, ведь она уже пообещала
прийти дважды на неделе, а еще в воскресенье. – В День благодарения я тоже
могу работать.
– Так ты не едешь домой? – Он изумился. Девушка
все-таки чересчур молода, чтобы быть совершенно самостоятельной.
– У меня нет дома, куда я могла бы поехать, – без
колебаний отвечала Грейс. – Но это не так уж печально. Я привыкла.
Отец Тим кивнул, пристально глядя ей в глаза. В них он
прочел многое, о чем она не рассказала.
– Мы все будем тебе очень рады. – На праздники в
неблагополучных семьях всегда случались катаклизмы, и количество поступающих в
приют обычно удваивалось. В квартале будет сущий зоопарк.
– Я приду. Увидимся на следующей неделе, святой
отец. – Она уже договорилась с сестрой Евгенией, что они будут работать в
паре, и Грейс очень радовалась, что попала сюда. Это было именно то, чего ей
хотелось.
– Господь да благословит тебя, Грейс, – сказал на
прощание отец Тим.
– И вас, святой отец, – отозвалась девушка.
Обратная дорога была долгой и опасной – Грейс лавировала
между пьяными бездельниками и шлюхами, ищущими клиентов. Но никто не пристал к
ней, и уже через полчаса она шла по Первой авеню, направляясь домой. Она была
утомлена, но чувствовала себя словно возрожденной – ее согревала мысль, что ее
страшный опыт может быть хотя бы кому-то полезен. Для Грейс это означало, что
ее страдания не были напрасны.
