– Где-то здесь бродит, – ответила дежурная. Она
уже знала Молли по нескольким уголовным делам.
Молли несколько минут проблуждала по коридорам в поисках
Гласса и обнаружила его наконец в библиотеке – он уже вплотную засел за книги с
чашечкой черного кофе. Адвокат поднял глаза и, увидев Молли, улыбнулся:
– Привет, док. Как жизнь?
– Как обычно. А ты как?
– Да вот, просматриваю протоколы допросов всяких там
душегубов. Знаешь, везде один черт.
– Хочешь, подброшу дельце?
– А у тебя есть на примете стоящее? – Он,
казалось, был доволен. Ростом он уступал Молли, глаза у него были карие, а
черные волосы курчавились – по-своему он тоже был хорош. Но самым
привлекательным в нем был, конечно же, характер – обаяние его личности с лихвой
искупало недостатки внешности, мешавшие ему вполне походить на Кларка Гейбла. К
тому же он был и сексапилен. А то, как он окидывал взглядом фигуру Молли,
красноречиво свидетельствовало о том, что она его привлекает. – С каких
это пор ты самолично назначаешь защитника?
– Да ладно, ладно… Просто хотелось знать, не возьмешься
ли ты за новое дело. Я сейчас работаю над одним, а сегодня как раз будет
решаться вопрос с общественным защитником – А мне хотелось бы работать именно с
тобой.
– Польщен. Что, дело табак?
– Хуже некуда. Мокрое дело. Возможна даже высшая мера.
Семнадцатилетняя девочка застрелила отца.
– Изумительно! Люблю такие дела. А что именно она
сделала? Сама сделала из предка котлету или попросила своего кавалера? –
Он много жути повидал в Нью-Йорке, и, если сравнивать, тут был просто рай
земной.
– Все не так живописно. – Молли с беспокойством
смотрела на него, а думала лишь о Грейс. – Хотя очень сложно. Мы можем
где-нибудь поговорить?
– Угу. – Она положительно его
заинтриговала. – Если уж ты столь решительно настроена, можем уединиться у
меня в кабинете. Ты ведь с меня живого не слезешь…
В кабинетике Дэвида с трудом умещался его письменный стол,
но там по крайней мере были двери и можно было все обсудить с глазу на глаз.
– Ну, так что там стряслось? – спросил он, усадив
Молли на стул и тяжело вздыхая.
Ах, как ей хотелось, чтобы он согласился! Ведь Грейс и
пальцем не шевельнет, чтобы защититься. И помочь ей может только такой человек,
как Дэвид.
– Она пристрелила его с расстояния в пару дюймов из
маленького дамского револьверчика, который «неведомо как оказался в руке, потом
вдруг выстрелил», – так она говорит. И если верить ее словам, то причины
нет решительно никакой. Они были счастливой семьей – вот разве что в тот самый
день похоронили мать. Атак… никаких проблем.
– А она в своем уме? – Он, похоже, заинтересовался,
но лишь слегка. Больше всего на свете он обожал борьбу. А детьми занимался с
особым удовольствием. Вот именно поэтому для Молли важно было, чтобы он
согласился. Он был единственным шансом для Грейс. Без него она погибнет. Пусть
для нее это не имеет сейчас значения, а вот для Молли это было чрезвычайно
значимо, она сама пока не понимала почему. Может, потому, что Грейс казалась
такой слабой, сломленной. Она уже потеряла надежду – и собственная жизнь
выеденного яйца для нее не стоила. А вот Молли хотела все переменить.
Она вполне нормальная, – уверенно отвечала
Молли. – Разумеется, в глубокой депрессии, да и невроз у девочки налицо,
но, по-моему, основании для этого более чем достаточно. Думаю, он просто
измывался над ней – и в сексуальном плане, и во всех остальных. – Она
вкратце описала обнаруженные врачом синяки и внутренние повреждения, а также
состояние девочки на момент их первой встречи. – Она клянется, что он
никогда и пальцем до нее не дотронулся. А я ей не верю. Полагаю, что он надругался
над ней в ту ночь, думаю даже, он делал это и прежде, и, весьма вероятно, очень
долгое время. Возможно, потеряв мать, она лишилась единственной защитницы и
запаниковала… И когда он снова полез к ней, она вышла из себя и пристрелила
его. Понимаешь, для того чтобы застрелить человека с такого расстояния, он
должен был лежать прямо на ней, насилуя ее. Если она выстрелила именно в этот
момент, тогда все сходится.
– А кто-нибудь еще согласен с тобой? – Вот теперь
Дэвид был по-настоящему заинтригован. – Копы какого мнения?
– В этом-то и проблема! Никто и слышать об этом не
желает! Еще бы, покойный папочка был Прекрасным Юристом и Всеобщим Любимчиком!
Ни единая душа не верит в то, что этот ангел спал с родной дочерью или, что еще
хуже, насиловал свое дитя! Может, он сам наставил на нее пистолет, а она его
вырвала… Но в жизни этой девочки случилось что-то жуткое, а она: молчит как
рыба. У нее нет друзей, и вообще никакой жизни, кроме школы. Похоже, о ней
никто ничего толком и не знает. Она исправно отсиживала школьные уроки, потом
шла домой и ухаживала там за умирающей матерью. Матери не стало несколько дней
назад, теперь нет и отца, вот и все. Ни родни, ни друзей, а весь город
клянется, что лучшего человека, чем покойный, на всем свете не сыщешь и обидеть
родную дочь он просто не мог!
– А ты, как я понимаю, в это не очень-то веришь?
Интересно, почему? – Дважды отработав в тандеме с Молли, он понял, что ее
интуиции можно доверять.
– А потому, что она мне ничего не говорит, однако я
знаю, что девчонка лжет. Она в ужасе. И упорно защищает его, словно он
воскреснет из мертвых и призовет ее к ответу!
– Она не говорит вообще ничего?
– Ровным счетом. Она словно застыла от боли, это на ней
аршинными буквами написано. С девочкой стряслось нечто страшное, но она упорно
скрывает это.
– До поры до времени. – Он улыбнулся. – Она
расколется. Я слишком хорошо тебя знаю. Просто еще слишком рано.
– Спасибо за такую аттестацию, но времени у нас мало.
Сегодня ей официально предъявят обвинение, а общественный защитник должен быть
назначен уже завтра утром.
– И что – у семьи не было собственного адвоката? А у
папаши разве не было добрых знакомых среди юристов, которые могли бы ею
заняться?
Когда Молли отрицательно покачала головой, брови его
поползли вверх. Молли объяснила:
– Его компаньон лишь твердит, что они с покойным были
слишком близки, чтобы он теперь защищал его убийцу. Говорит также, что
наследство практически нулевое – все деньги ухнули на лечение матери. Вот разве
что дом да доля в совместном деле. Но похоже, и то и другое достанется ему,
поскольку она теперь лишена этого права. Он к тому же утверждает, что ее
покойный отец должен ему чертову уйму денег. Он и десяти центов не потратит на
девочку. Вот поэтому я и сижу сейчас здесь, у тебя. Мне этот тип не нравится, и
я не верю ему. Он расписывает покойного, словно святого какого-нибудь, и
постоянно твердит, что никогда не простит его дочери содеянного. Думает, что
она заслуживает смертного приговора.
– В семнадцать-то лет? Добрый дядя… – Теперь глаза
Дэвида загорелись живейшим интересом. – А что говорит наша девочка? Знает
она, что этот дядя ей не поможет, что заграбастает все, что было у папочки, в
счет этих сомнительных долгов?
