– Все, что есть. Револьвер оказался у меня в руке, и я
выстрелила.
– Вот именно. – Молли не верила в это ни единой
секунды.
– Но это так. – Похоже было, что Грейс убеждает в
этом саму себя. Но Молли ей не удалось провести.
– Я не верю тебе, Грейс. – Молли произнесла это,
глядя девочке прямо в глаза.
– Но именно так и случилось, верите вы этому или нет.
– Ну а сейчас? Что ты чувствуешь, потеряв отца?
В течение трех дней девочка лишилась обоих родителей, стала
круглой сиротой – это было бы тяжелым ударом для кого угодно… особенно если
учесть, что она убила одного из них.
– Мне грустно из-за папы… и из-за мамы. Но ведь мама
так болела, так мучилась, что, возможно, лучше, что ее не стало.
А ты сама, Грейс? Сколько выстрадала ты? Этот вопрос
неотступно терзал Молли. Это была явно не дрянная девчонка, которая просто так
взяла и «замочила» родного папочку. Это смышленая девочка, с цепким умом,
которая делает вид, будто не знает, отчего застрелила его. И было настолько
невыносимо слушать этот бред вновь и вновь, что Молли захотелось изо всех сил
ударить по столу кулаком.
– А как насчет отца? Тоже думаешь, что так лучше? Что
его больше нет?
– Папа? – Грейс, казалось, была изумлена. –
Нет… он… он не страдал…. не думаю, что так лучше. – Грейс не смотрела на
Молли. Она что-то утаивала – и Молли теперь знала это точно.
– А как ты сама? Тебе так лучше? Лучше быть одной?
– Может быть. – И снова девочка отвечает искренне
и честно.
– Почему? Почему тебе лучше одной?
– Это проще – вот и все. – Грейс вдруг ощутила
себя тысячелетней старухой.
– Я так не думаю, Грейс. Этот мир суров и очень
непрост. И одиночкам в нем приходится несладко. Особенно если тебе всего
семнадцать. Похоже, дома тебе было нелегко, раз ты хочешь быть одна. Ну а как
было там? Дома?
– Все было прекрасно. – Раковина устрицы наглухо
захлопнулась.
Молли снова не поверила ей, но ничего не сказала.
– Родители были счастливы?
– Конечно. – Разумеется, покуда она заботилась о
папе так, как того хотела мама.
– А ты?
– Да. – Но помимо ее воли глаза Грейс наполнились
слезами. Мудрая змея-психиатр задавала вопросы, от которых становилось так
больно. – Я была очень счастлива. Я любила родителей.
– Настолько, что теперь лжешь? Защищаешь их? Любила так
сильно, что не хочешь рассказать, за что застрелила отца?
– Мне нечего рассказывать.
– О'кей. – Молли поднялась со стула. –
Кстати, о птичках. Нынче же отправлю тебя в больницу.
– Зачем? – Грейс внезапно ужаснулась, что весьма
заинтересовало Молли. – Зачем вы делаете это?
– Всего лишь пустая формальность. Надо убедиться, что
ты здорова. Это не так уж и серьезно.
– Я не хочу в больницу. – Девочка запаниковала, и
это не укрылось от пристального взора Молли.
– Почему бы нет?
– С какой стати?
– Боюсь, тебе не приходится выбирать, Грейс. Ты угодила
в переделку. Ты под следствием. А кто твой адвокат?
Грейс смотрела на Молли пустыми глазами. Да, кто-то недавно
уже говорил об адвокате, но ей не к кому обратиться – вот разве что к Фрэнку
Уиллсу, компаньону отца. Но ей этого не хотелось. А что могла она сказать ему?
Нет, проще было вовсе к Фрэнку не обращаться.
– У меня нет адвоката.
– Разве у отца не было связей?
– Да… но… было бы дико обращаться к ним… к нему… у него
есть деловой партнер.
– Думаю, ты должна сделать это, Грейс, – твердо
сказала Молли. – Тебе необходим юрист. Ты вправе потребовать общественного
защитника. И лучше, если это будет кто-то, кто хорошо тебя знает. – Это
был мудрый совет.
– Да, наверное… – Грейс кивнула с выражением безмерной
усталости. Так много всего произошло. Все было так сложно. Ну почему они просто
не пристрелят ее, не повесят? Почему вытаскивают на Божий свет всю эту грязь? Почему
заставляют идти в какую-то больницу? Она в ужас приходила от мысли о том, что
там обнаружится.
– Увидимся позже, завтра, – ласково сказала Молли.
Девочка внушала ей симпатию и сочувствие. Ей многое пришлось пережить, и, хотя
она явно сделала не то, что следовало, совершенно очевидно, что побудило, ее к
этому нечто страшное. И Молли собиралась во что бы то ни стало выяснить, что
именно.
Она оставила Грейс в камере для допросов и вышла поговорить
со Стэном Дули – офицером, ведущим следствие. Это был детектив-ветеран, и мало
что могло удивить этого зубра, но происшедшее даже его поразило. В течение
многих лет он общался с Джоном Адамсом и лучшего парня просто представить себе
не мог. Известие, что он застрелен родной дочерью, буквально сшибло его с ног.
– Она придурошная или наркоманка? – спросил у
Молли детектив Дули, когда она появилась у него в кабинете в девять утра. Она
целый час провела в обществе Грейс, но, по ее мнению, не узнала ровным счетом
ничего. Грейс явно вознамерилась не раскрываться. Но было кое-что такое, что
Молли во что бы то ни стало хотела знать – и узнает, захочет того девочка или
нет.
– Ни то ни другое. Она испугана и потрясена, но голова
у нее в совершенном порядке. Я хочу сегодня отправить ее в больницу на
обследование, на сей раз серьезное. – Молли не хотелось затягивать с этим.
– А на какой предмет? Обследовать на следы наркотика в
крови?
– Пусть даже так. Но не думаю, что тут дело в этом.
Меня больше интересует мнение гинеколога.
– Чего? – Дули изумился. – К чему ты
клонишь? – Он прекрасно знал Молли – она всегда была очень разумна, но все
же порой увлекалась и забиралась в дебри, заинтригованная историей того или
иного пациента.
У меня есть несколько предположений. Я хочу знать, вправду
ли девочка оборонялась. Как-никак семнадцатилетние девушки не стреляют в отцов
каждый день. И уж тем более девочки из таких семейств…
– Это бред, Йорк, – ты сама это знаешь. – В
голосе его прозвучали циничные нотки. – А как насчет четырнадцатилетней
соплюшки, с которой мы возились в прошлом году? Она истребила всю свою семейку,
включая бабулю и четырех младших сестренок! Хочешь сказать, что и это была
самозащита?
– Это совсем другое, Стэн. Я читала все материалы по
делу Грейс. Джон Адамс был совершенно наг, и она тоже. А на простынях – явные
следы спермы. Не станешь же ты отрицать, что есть вероятность…
–. Стану! Кто угодно, только не этот парень! Я его знаю.
Прост как правда, к тому же второго такого обаяшки во всем городе не сыскать!
Ты сама положила бы на него глаз.
