— Ну что, начальник, позволишь немного поиграть?.. Оно, конечно, не совсем законно, да только когда это ты сам закон блюл с точностью до буквы? (Говоря, он взял с принесенного его людьми подноса несколько ножей и вилок — хапнул целую пригоршню.) Только ведь очень хочется испытать, правду ли говорят об аррантах и этих их… лейгуммах?
— Валяй, Анатолий Петрович, а мы полюбуемся, — спокойно согласился подполковник Лосев, и тотчас же Груздь, опасно сощурив левый глаз, метнул в Рэмона Ррая вилку. Тот перехватил ее на лету, практически синхронно поймав другой рукой тарелку. Легкость, с которой он это сделал, уже не удивила самого Рэмона. Но забава, кажется, начинала нравиться собравшимся в банкетном зале высоким гостям. Подполковник Лосев и заезжий чиновник из центра, товарищ Комаров, а также второй секретарь горкома товарищ Клепиков принялись хватать со стола все, что попадалось под руку, и бросать в Рэмона, не сходящего с места. Последний одну за другой ловил тарелки с выложенными на них кусочками сыра и колбасы, вазочки с салатиками, бокалы и стаканы, бутылки из-под водки, шампанского и различных вин. Пущенный кем-то нож он поймал за рукоятку и на лету насадил на него несколько куриных ножек и одну отбивную.
Участники банкета гоготали, подзадоривали метателей приветственными криками, подскакивали на своих местах и колотили по столешницам ладонями и локтями. Кое-кто попытался внести и свою лепту: так, девица за дальним столиком запустила в Рэмона увесистой отбивной, но попала не в молодого арранта, а в товарища Клепикова. Сочная, истекающая жиром и приправленная соусом котлета впечаталась прямо в блестящую лысину второго секретаря, и во все стороны полетели брызги.
Наконец товарищи утомились. Они выпустили в Рэмона Ррая в общей сложности около двух сотен предметов, взятых со столов. На нем же не было ни царапины. Посуда, частью разбитая (ловя, он бросал ее к ногам), частично уцелевшая, сплошным слоем устилала пол на шаг вокруг Рэмона. Завалы доходили до щиколоток, а кое-где и выше, и были обильно политы соусами. Рэмон откусил куриную ногу прямо с ножа и сказал:
— Вот так!
Его снедало странное беспричинное веселье. Лица глядящих на него людей казались смехотворными — круглыми, глупыми, нелепыми. Особенно позабавил товарищ Клепиков, который вытирал пострадавшую лысину и тут же совал в рот жирные, перепачканные соусом пальцы. Гендаль Эрккин, стоявший рядом, шагнул к Рэмону, с хрустом наступив на гору испорченной noсуды, и сказал:
— Так. Прекращай эту хреновину, эге. Прекращай!
Рэмон Ррай повернулся к нему и, широко раскрывая рот, проговорил:
— А что? Что такое?
— У тебя рожа белая, — сказал Эрккин, и его собственная физиономия побагровела, тяжело наливаясь кровью. — Белая, как мел, понял! Ты что?.. Ты эти штуки брось! Глупости какие!..
Рэмон Ррай хотел было махнуть рукой и сказать, что цвет его лица ну совершенно не должен касаться Эрккина, и еще он хочет выпить, и что он чувствует себя прекрасно и готов веселиться хоть до утра. Наверно, подспудно он сознавал, что подобное веселье позволяет ему забыть о том, что не хотелось бы постоянно носить в себе — о смерти Класуса, нелепой и глупой, оттого и страшной вдвойне; о кошмаре на Марсе, о падении с разрушенного планетарного катера к поверхности незнакомой планеты, о пустой платежной карте, с которой сняты последние пять инфоциклов и уже нечем платить за эту проклятую гостиницу, а платить надо!.. И о том, о другом, о третьем — одно хуже другого.
Рэмон Ррай, быть может, и повторил бы Эрккину все это вслух, если бы вдруг не почувствовал, как его язык немеет и намертво застревает между зубов. Если бы ноги не стали вдруг ватными, на лбу не выступил пот, а судорога в пояснице не согнула арранта вдвое. Конечно, он упал бы прямо на гору битой посуды, которая на мгновение показалась ему руинами неизвестной малой цивилизации, появившейся, расцветшей и окончившей свое существование на его, Ррая, глазах. За считанные минуты. Рэмон задрожал всем телом и упал бы, не подхвати его расторопный Эрккин.
Такой страшной слабости Рэмон Ррай не испытывал никогда, никогда! Мучительная немощь трепетала в каждой клетке тела, дрябло расползалась по жилам. Он не мог шевельнуть и пальцем. Гендаль Эрккин что-то говорил, от столов протянулись чьи-то недовольные голоса, которые казались похожими на птичьи крики или на ракушки у моря — высохшие, растрескавшиеся и мертвые. Белые, белые…
Гендаль Эрккин крикнул:
— Где тут у вас?.. Подскочил Олег Павлович:
— Пойдемте, пойдемте! Я провожу. Тут есть… лечебный пункт, он расположен прямо здесь, в гостинице!..
— Веди, — коротко приказал Эрккин.
Никто не препятствовал им покинуть банкетный зал. Один чиновник Комаров задумчиво поднялся из-за стола и сделал было движение в сторону упруго и мощно вышагивающего Эрккина с Рэмоном на плече. Впрочем, передумал.
— Ты чего? — спросил его товарищ Клепиков.
— Да… есть тут одна мысль. Ладно. Пойду прогуляюсь.
И чиновник из центра, приближенный самого Антона Иваныча Лапшина (он же — Антонен Ы Лакхк), вышел из банкетного зала. Гладя подбородок, он смотрел в широкую спину Эрккина, поднимающегося по лестнице. Рэмон Ррай беспомощно висел на его плече, руки болтаются плетьми, а голова тычется между мощными лопатками гвелля. Комаров сжал пальцы на подбородке, словно желая его раздавить, и проговорил задумчиво:
— А что, если все это уловка? Уловка, чтобы… И если это — он? Мало соответствует, конечно, но арранты — совсем другой народ, у них совсем другие хитрости… Н-да! Задача! Прослежу, пожалуй…
Глава 12
БРЕТТ-ЭМИССАР ВЫСШЕГО НАДЗОРА
Комаров вошел в медпункт. Рэмон Ррай лежал на кушетке, и над ним хлопотали сразу трое: Табачников, Гендаль Эрккин (функции последнего сводились к тому, что он держал Рэмона за ноги, потому как их сводила судорога), а также маленький толстяк-медбрат в не очень чистом халате и с фонендоскопом, болтающимся на шее. Он суетился и норовил заглянуть Рэмону в рот. Пиджак Рэмона висел на стуле прямо у двери. Комаров, на которого не обратили внимания, взглянул на пиджак (не так давно принадлежавший Рэмону Класусу) и быстро прошелся по карманам. В свое время — в юности — он был щипачом, проще говоря, вором-карманником, так что техника этого дела ему была известна превосходно. Остается только гадать, какими такими диковинными тропами юный вор сумел добраться до кресла чиновника высокого ранга при губернаторе Лапшине. Хотя, зная земных чиновников, — неудивительно.
Талант не пропьешь. В два счета Комаров обшарил пиджак и двумя пальцами потянул к себе что-то плоское, холодное и гладкое на ощупь. Металлическое. Товарищ Комаров сглотнул. Кажется, ему уже приходилось держать в руках подобные веши. Он переложил предмет в ладонь и украдкой, косясь в сторону болезного Ррая и его опекунов, — разжал пальцы. На ладони лежал прибор, известный каждому, кто когда-либо общался с эмиссарами Высшего Надзора, командируемыми на Избавленные территории. Это был личный идентификационный знак бретт-эмиссара: личная связь, удостоверение и памятная машина — три в одном. По непонятному стечению обстоятельств Рэмон Ррай до сих пор не обнаружил эту штуку и не знал, кем был так глупо, по-дурацки загубленный им человек. Комаров качнул головой, пробормотал короткое ругательство и вернул знак на место, в карман пиджака. Очень вовремя, потому что Рэмон Ррай очнулся и даже попытался приподняться на кушетке. Его взгляд был устремлен прямо на Комарова, Приезжий чиновник из центра вежливо справился:
