— Я хочу, чтобы вы знали: по-моему, прекрасно, что у
вас будет ребенок.
— Спасибо, милый. — Зоя подошла к нему и, обняв
своего стройного красивого сына, застенчиво поглядела на него. — А тебя не
смущает, что твоя старенькая мама собирается родить ребенка?
— Возможно, это и смущало бы меня, если бы у меня была
старая мама. — Он улыбнулся ей, а в следующее мгновение встретился глазами
с Саймоном и увидел в его глазах любовь. Он подошел к нему и обнял его
тоже. — Поздравляю, папа, — спокойно сказал Николай и поцеловал его,
и на глаза Саймона навернулись слезы. Впервые Николай назвал его папой.
Началась новая жизнь для всех — не только для Саймона и Зои.
Глава 43
В апреле 1939 года во Флашинг-Медоуз открылась Всемирная
выставка, и Зое очень хотелось туда поехать, но Саймон был против. На ярмарке
было очень много народа, а Зоя была уже на четвертом месяце беременности. Она
по-прежнему целыми днями работала в магазине, хотя и вела себя осмотрительно.
Вместо нее Саймон взял на Всемирную выставку детей, и они оба были в восторге.
Даже Саша вела себя прилично, как, впрочем, почти все время с тех пор, как
Саймон взорвался. Но с Зоей она часто бывала груба.
В июне начались первые трансатлантические полеты на
самолетах компании «Пан-Ам», и Николаю очень хотелось слетать в Европу на
«Дикси Клиппере» — высокоскоростном самолете для трансатлантических перелетов,
но Саймон ему не разрешил. Он считал, что это слишком опасно, а кроме того, в Европе
творилось что-то непонятное. Они снова весной отправились во Францию на
«Нормандии», чтобы закупить одежду для универмага и ткани для пошива пальто на
фабриках Саймона. Повсюду чувствовалась напряженность, намного явственней, чем
раньше, проступал антисемитизм. Теперь было ясно, что войны не миновать,
поэтому вместо Европы Саймон предложил Николаю в связи с окончанием школы
поехать в Калифорнию, от которой Николай остался в восторге. Он летал в
Сан-Франциско и обратно на самолете, а по возвращении был поражен, как
располнела его мать. В августе она перестала ходить в магазин и держала с ним
связь по телефону. Она не знала, чем занять себя без работы. Саймон покупал ей
конфеты, книги и журналы, которые она читала запоем, но к концу августа Зоя
могла думать только о детской, в которую она переделала комнату для гостей
рядом с библиотекой, и каждый день муж находил ее там, перебирающей крошечные
детские вещи. Она ни минуты не сидела без дела — даже переставила мебель в их
спальне.
— Ты увлекаешься, Зоя, — подтрунивал он. — Я
боюсь вечером приходить домой, ибо могу сесть в кресло, которого уже нет на
месте.
Зоя покраснела.
— Я не знаю, что со мной происходит. У меня постоянная
потребность приводить дом в порядок.
Она переставила мебель и в комнате Саши, которая уехала в
лагерь для молодых девушек в Адирондаке.
Саймон вздохнул с облегчением: хоть какое-то время не надо
будет за нее волноваться. В лагере как будто бы все было в порядке; она только
один раз сбежала от воспитателей и отправилась на танцы со своими друзьями в
ближайшую деревню. Ее нашли там танцующей конгу и увезли обратно, но, к
счастью, домой не отправили. Саймону хотелось, чтобы Зоя перед родами
расслабилась и отдохнула.
В конце августа Германия и Россия удивили мир, подписав пакт
о ненападении. Но Зою международные события не волновали — она была слишком
занята звонками в универмаг и перестановкой мебели в квартире. Первого сентября
Саймон, вернувшись с работы, предложил ей пойти в кино. Саша должна была
вернуться на следующий день, а Николай через несколько дней уезжал в Принстон;
в тот день он демонстрировал друзьям новую машину — двухместный «Форд», который
ему подарил Саймон, чтобы ездить в университет. Машина только что сошла с
конвейера в Детройте и была оснащена по последнему слову техники.
— Ты его слишком балуешь, — сказала, улыбнувшись,
Зоя; она была благодарна мужу за все, что тот для них делал.
Он заметил, что она выглядит хуже, чем утром.
— С тобой все в порядке, милая?
— Все хорошо, — ответила Зоя, но в кино,
сославшись на усталость, идти отказалась. Они легли спать в десять часов
вечера, но через час он почувствовал, что она ворочается, а затем услышал
приглушенный стон и включил свет. Зоя лежала рядом с закрытыми глазами, держась
за живот.
— Зоя? — Саймон не знал, что делать, он вскочил с
кровати и забегал по комнате в поисках одежды; он так волновался, что не мог
вспомнить, куда ее положил. — Не двигайся. Я позвоню доктору. — Он
даже не мог сообразить, где стоит телефон, — Думаю, это просто
расстройство желудка.
Но в следующие два часа ей стало хуже, а в три часа ночи он
попросил швейцара поймать такси, помог Зое одеться и усадил ее в машину, уже
ждавшую их внизу. К тому времени она с трудом говорила, ей было трудно идти, и
его охватил ужас. Теперь он перестал беспокоиться за ребенка, хотелось только,
чтобы с ней все было в порядке. Саймон чувствовал, что сходит с ума, когда в
больнице ее увезли на каталке; до самого утра он нервно шагал по холлу. Он
вздрогнул, когда часом позже медсестра коснулась его плеча.
— С ней все в порядке?
— Да, — сестра улыбнулась, — у вас родился
чудный малыш, мистер Хирш.
Он тупо уставился на нее, а потом, когда она ушла, заплакал.
А еще через полчаса ему разрешили увидеть Зою. Она спокойно спала, держа
ребенка на руках; он вошел в палату на цыпочках и в изумлении остановился, в
первый раз увидев своего сына. У него были такие же густые черные волосы, как у
отца, своей крошечной ручкой он обхватил палец матери.
— Зоя, — прошептал Саймон, стоя в большой, залитой
солнцем больничной палате, — он такой красивый.
Зоя открыла глаза и улыбнулась. Роды были трудными, ребенок
родился большой, но теперь это уже не имело значения: все кончилось хорошо.
— Он похож на тебя, — сказала Зоя охрипшим от
наркоза голосом.
— Бедный малыш. — Его глаза снова наполнились
слезами, и он наклонился поцеловать жену. Это был самый счастливый день в его
жизни; была счастлива и Зоя, она нежно поглаживала шелковистые, черные как
смоль волосики.
— Как мы его назовем?
— Может, Мэтью? — прошептала она.
— Мэтью Хирш. — Саймон с гордостью взглянул на
сына.
— Мэтью Саймон Хирш, — еле слышно проговорила она
и снова заснула с сыном на руках, а муж продолжал смотреть на нее, и слезы
радости закапали на копну рыжих волос, когда он, нагнувшись, нежно поцеловал
их.
Глава 44
Мэтью Саймон Хирш еще находился в больнице и ему был всего
один день от роду, когда в Европе началась война. Англия и Франция объявили
войну Германии, когда немецкие войска вторглись на территорию их союзника —
Польши. Саймон с мрачным видом вошел в Зоину палату и сообщил ей новости, но
мгновение спустя повеселел, взяв на руки Мэтью и наблюдая, как тот издал
громкий крик, требуя свою маму.
