— Нет, бабушка. Это — от Джоя, коккер-спаниеля Мари. Она
такая прелесть! Ее зовут Сава. — Зоя с детской радостью, сияя, бросилась к
старой графине и мигом оказалась у нее на коленях. Та своей подагрической рукой
обхватила ее плечи.
— Если только она не станет обижать мою Обюссон,
ручаюсь, мы скоро подружимся. — Графиня перебирала рассыпанные по плечам
внучки огненно-рыжие локоны. Зоя поднялась и поцеловала ее — она с детства
помнила и любила прикосновение этой руки.
— Спасибо вам, бабушка, спасибо!.. Мне так хотелось,
чтобы эта собачка осталась у меня!
— Ну, вот желание твое и исполнилось!
Графиня тоже встала и перешла поближе к камину, между тем
как Зоя стрелой понеслась забирать щенка у прислуги. Графиня повернулась к
сыну: кажется, только вчера он был маленьким мальчиком, подростком, юношей… Как
стремительно пронеслись годы!..
Но жизнь была к ней добра: старый граф дожил до глубокой
старости и умер три года назад в возрасте восьмидесяти девяти лет, и она всегда
благословляла тот день и час, когда они встретили и полюбили друг друга. Жизнь
их была полна и счастлива. Константин очень походил на отца, и графиня со
светлым чувством — особенно когда видела сына рядом с Зоей — вспоминала
покойного мужа.
— У тебя, друг мой, очаровательная дочь. Она вырастет
настоящей красавицей.
— Она очень похожа на вас, матушка.
Графиня покачала головой, но по глазам ее Константин видел,
что она согласна с ним. Да, иногда она узнавала в Зое себя и неизменно
радовалась, что девочка пошла не в мать, а в их, юсуповскую породу. Даже когда
она не слушалась мать, капризничала или упрямилась, старая графиня видела в
этом проявления того, что в жилах Зои текла ее кровь, и не могла сердиться.
Разумеется, это еще больше бесило Наталью.
— Она — нечто новое, ни на что не похожее, совсем
особенное. Как бы только нам ее не испортить. Смотри, Костя, не повтори моих
ошибок.
— Почему же мы должны ее испортить? — возразил
сын, любивший и глубоко почитавший ее. Он знал, что в своих решениях — иногда
безрассудных — она неизменно руководствуется сердцем, а не разумом, душевным
чутьем, а не холодным расчетом, и видел в этом высшую мудрость.
— Вот она! — В комнату влетела Зоя, прижимая к
груди щенка, который почти целиком умещался у нее на ладонях. — Правда,
прелесть?
— Лишь бы только эта прелесть не сгрызла мою любимую
шляпу, или самые удобные башмаки, или, боже избавь, обюссоновский гобелен. Вот
только попробуй, — прибавила она, обращаясь к Саве и трепля ее шерстку,
как незадолго до этого — кудри Зои, — и я велю сварить из тебя суп. Помни
это! — Щенок тявкнул, словно бы в ответ на эти слова. — Со стороны Алике
было очень мило сделать тебе такой подарок. Надеюсь, ты ее поблагодарила?
Зоя фыркнула, сейчас же зажав себе рот изящным и вместе с
тем совершенно детским движением:
— Она опасалась, что мама будет сердиться!
Старая графиня рассмеялась, Константин едва сдержал улыбку.
— Вижу, она отлично знает Наташин характер. Как
по-твоему, Костя? — И взглянула сыну прямо в глаза; он понял, что должен
означать этот взгляд.
— Она ведь так слаба здоровьем… — попытался он
вступиться за жену. — От этого и случается иногда…
— Ну, ничего, ничего. — Она поднялась, жестом
приказывая ему не тратить так много слов: все, мол, и так ясно. — Завтра
ты навестишь нас, Зоя? Или ты опять собираешься в Царское? Как-нибудь на днях
возьми меня с собой: Алике приглашала меня.
— Но, мама, только не сейчас — ведь там больны дети… И
потом, в такую погоду… это будет вам трудно…
В санях…
— Что за глупости! — рассмеялась она. — У
меня была корь — правда, лет эдак сто назад. А погода меня вообще никогда не
пугает. Я отлично себя чувствую и надеюсь проскрипеть еще десяток-другой. На
большее я не рассчитываю, но за десять лет ручаюсь.
— Вот и отлично, — улыбнулся Константин. —
Позвольте, я провожу вас.
— Прекрасно дойду сама, — отмахнулась она, пока
Зоя набрасывала ей на плечи шубу. — Пройти через сад мне пока еще по
силам. Я это делаю несколько раз на дню.
— В таком случае не лишайте меня удовольствия проделать
этот путь вместе с вами, — с шутливой церемонностью сказал Константин.
Графиня улыбнулась ему как маленькому — да, для нее он
навсегда остался таким — и сказала:
— Ну хорошо, пойдем. Покойной ночи, Зоя.
— Покойной ночи, бабушка! Спасибо вам за Саву!
Они поцеловались. Зоя побежала наверх, в свою комнату,
оклеенную розовато-лиловыми обоями, а графиня, опираясь на руку сына, вышла в
холодный, темный сад.
Зоя зевнула и улыбнулась, вспомнив о подарке Мари. Какой
чудесный был день! Она мягко закрыла за собой дверь. Через день-два она
непременно отправится в Царское Село. А пока надо придумать, что бы такое
привезти Маше в подарок.
Глава 3
Через два дня, когда Зоя собралась ехать в Царское Село,
пришло письмо от доктора Федорова, личного врача наследника. Он сообщал
неприятные новости: великая княжна Мария тоже заразилась корью. Зоя страшно
огорчилась: это означало, что она не увидится с подругой в течение нескольких
недель — в зависимости от того, как будет чувствовать себя Маша. Корь часто
дает осложнения: у Анастасии заболели уши, а у наследника доктор подозревал
воспаление легких.
— Боже мой! — воскликнула мать, услышав обо всем
этом. — А ведь ты с ними общалась! А я строго-настрого запретила тебе
бывать в Царском! Теперь ты заразишься! Как ты смела?! Как ты могла не подумать
обо мне!
При мысли о том, что Зоя могла занести в дом инфекцию, с нею
едва не сделалась истерика. По счастью, вовремя вмешавшийся Константин тотчас
послал горничную наверх за нюхательной солью, а сам принялся успокаивать жену.
Флакон в форме огромной эмалевой клубничины, украшенной бриллиантами, всегда
лежал у графини на ночном столике.
Доктор Федоров приехал весьма вовремя: он осмотрел графиню,
а Зоя тем временем написала записочку Маше. Она желала ей поскорее поправиться,
чтобы они могли увидеться, а подписалась и за себя, и за Саву, которая прошлой
ночью оскандалилась — прямо на обюссоновский коврик. Но бабушка, лишь повторив
свои угрозы сварить из нее суп, если она не изменит своего поведения, только
тем и ограничилась.
«Люблю тебя и целую. Скорее поправляйся, и я сейчас же
приеду к тебе». Зоя послала ей две книжки, которыми сама зачитывалась неделю
назад, а в постскриптуме приписала, чтобы Маша не смела больше жулить в
теннисе, как было прошлым летом в Ливадии, когда они играли в паре против двух
великих княжон. Это была их любимая игра, и Мария неизменно выходила
победительницей. «…Я приеду, как только твоя мама и доктор мне позволят. Целую
тебя, твоя Зоя».
