Почти всю дорогу Зоя напоминала восторженного ребенка. Она
немного поправилась, и глаза ее снова ожили. Несколько раз они ужинали за
капитанским столиком и танцевали до поздней ночи. Она даже чувствовала себя
виноватой из-за того, что так веселится; она потеряла много близких людей, но
теперь Клейтон не позволял ей об этом думать. Он хотел, чтобы она смотрела
только вперед, где их ждала новая, совместная жизнь. Он говорил о доме, который
они построят, о людях, с которыми ей предстояло встретиться, о детях, которые у
них будут. Впереди у нее была целая жизнь. Ей было двадцать лет, и жизнь для
нее еще только начиналась.
А в ночь перед прибытием в Нью-Йорк она вручила ему
свадебный подарок, который для него берегла. Вещица все еще была завернута в
бабушкин шарф. Клейтон задохнулся от изумления, когда увидел пасхальное яйцо
работы Фаберже. Когда он раскрыл его, Зоя поставила крошечного золотого лебедя
на столик и показала, как он действует, — Это самая красивая вещь, какую я
когда-либо видел! Нет, пожалуй, есть еще одна… еще красивее, — сказал он,
улыбаясь.
Зоя расстроилась — ведь ей так хотелось; чтобы он оценил ее
подарок. Это была ее единственная реликвия, единственное, что связывало ее с
прошлой жизнью.
— И что же это?
— Ты, любовь моя. Ты самый красивый и самый лучший
подарок.
— Глупый! — Она рассмеялась. Всю ночь они предавались
любви, а на рассвете на горизонте показалась статуя Свободы, и пароход
пришвартовался в Нью-Йоркском порту.
Глава 29
НЬЮ-ЙОРК
Зоя стояла на палубе и с трепетом наблюдала, как «Париж»
швартуется на Гудзоне. Владельцы гордились, что у них самые длинные сходни в
мире. На Зое был черный костюм от Шанель, который ей купил Клейтон перед
отъездом из Парижа. К тому времени мадам Шанель перебралась на улицу Камбон, и
ее модели выглядели более привлекательными, чем у Пуаре, хотя сама она еще не
была столь знаменита. На голове у Зои была изящная шляпка в тон костюму, волосы
были собраны в тугой узел; поначалу шляпка казалась Зое очень элегантной,
однако сейчас она почувствовала себя бедно одетой: на дамах были дорогие платья
и меха, а такого количества ювелирных украшений она не видела с тех пор, как
уехала из России. У нее же было только узкое золотое обручальное кольцо,
которое в мэрии надел ей на палец Клейтон.
Здесь, в отличие от Гавра, шампанское не подносили:
французские корабли должны были подчиняться недавно введенному запрету на
спиртное, который действовал на протяжении последних трех миль перед заходом в
порт; спиртное подавали только в нейтральных водах, а на американских пароходах
не подавали вовсе, что привело к росту популярности французских и британских
линий.
Очертания Нью-Йорка совершенно потрясли Зою.
Здесь не было ни церквей, ни куполов, ни шпилей — древнего
изящества России, — ни грациозной красоты Парижа. Этот город был
современным, живым, энергичным, и она чувствовала себя совсем юной, идя за
Клейтоном к его «Испано-Сюизе».
— Ну как, малышка? — Клейтон не сводил с нее
счастливых глаз, пока они не свернули на Пятую авеню и не подъехали к дому, в
котором он жил когда-то со своей первой женой. Небольшой, но элегантный дом был
построен по проекту Элси де Волф — де Волф и жена Клейтона были близкими
подругами; по ее проекту строились дома Асторов и Вандербильтов в Нью-Йорке, а
также многие дома их друзей в Бостоне.
— Клейтон, это великолепно!
Целая эпоха отделяла их от заснеженных дорог, по которым
когда-то Зоя на тройке ездила в Царское Село. По улицам сновали пролетки и
автомобили, женщины красовались в ярких, отороченных мехом пальто, их
сопровождали высокие стройные мужчины.
У всех был радостный и возбужденный вид, и глаза у Зои
заблестели, когда она вышла из машины и взглянула на кирпичный дом. Конечно, он
был меньше, чем дворец на Фонтанке, но, по американским стандартам, он все же
был очень большим, а когда она вошла в отделанный мрамором холл, две служанки в
серых форменных платьях, накрахмаленных передниках и шапочках взяли у нее
пальто. Зоя застенчиво им улыбнулась.
— Это миссис Эндрюс, — спокойно произнес Клейтон,
представляя ее служанкам и пожилой кухарке, которая вышла из кухни в
сопровождении еще двух девушек. Дворецкий был англичанином, и виду него был
очень суровый; в доме чувствовались отличительные признаки того, что так
нравилось миссис де Волф: смесь французского античного стиля с модерном.
Клейтон уже предупредил Зою, что она может изменить все, что захочет, —
ему хотелось, чтобы она чувствовала себя здесь дома. Но ничего переделывать Зоя
не собиралась. Ей понравилось то, что она увидела, особенно широкие балконные
двери, выходящие в заснеженный сад. Она, как ребенок, захлопала в ладоши, и он,
рассмеявшись, повел ее наверх, в спальню с розовыми атласными покрывалами на
постелях и великолепными канделябрами. Была тут и специально для нее выделенная
туалетная комната, стены которой тоже были задрапированы розовым атласом;
встроенные стенные шкафы сразу же напомнили Зое комнату ее матери. Все это
великолепие никак не вязалось с несколькими Зоиными платьями, которые служанка
уже успела распаковать и повесить.
— Боюсь, прислуга ожидала большего, — засмеялась
она, переодеваясь в своей туалетной комнате к обеду.
Она только что выкупалась в роскошной мраморной ванне — не
чета той, крошечной, в конце коридора, в квартирке у Пале-Рояль, которой
приходилось пользоваться наравне с соседями. Все было как во сне; она даже не
представляла, насколько богат ее суженый, ее спаситель, сколь высоко его
положение в нью-йоркском обществе. По его мундиру и скромному поведению трудно
было предположить такое.
— Почему ты не говорил мне обо всем этом?
— Это бы ничего не изменило.
Клейтон знал, что она его полюбила совершенно бескорыстно, и
это тоже доставляло ему радость. К счастью, он не попался в сети к стареющим
дебютанткам или дочкам подруг матери, разведенным или недавно овдовевшим,
которые охотились за богатыми мужьями из благородных семей. Он прекрасно
подходил для этой роли, но для Зои намного важнее было то, что он любил ее всем
сердцем, что он спас ее от голодной смерти.
— Я всегда смущалась, когда рассказывала тебе о жизни в
Санкт-Петербурге… Боялась, что ты сочтешь все это излишеством…
— О да, — засмеялся он, — очаровательным
излишеством… как и моя обворожительная жена.
Она с изяществом облачилась в дорогое шелковое платье,
однако Клейтон тут же вновь раздел ее.
— Клейтон!
Но она не сопротивлялась, когда он взял ее на руки и отнес
обратно на постель. Они каждый вечер опаздывали к ужину — к вящему
неудовольствию дворецкого.
Слуги не питали к Зое добрых чувств, и она даже слышала, как
они шепчутся у нее за спиной. Они прислуживали ей, но неохотно и при всякой
возможности упоминали его прежнюю жену. Горничная умудрилась даже оставить
журнал «Вог» в ее туалетной комнате, раскрытый на той странице, где Сесиль
Битон восторженно рассказывала о своем последнем платье и о приеме, который она
устроила своим друзьям в Виргинии.
