Сердце Зои замерло. «Господи, только не это…»
— Говорят, он отрекся в пользу брата, Михаила
Александровича. Так нам сказали час назад какие-то солдаты. Но ее величество не
верит…
— Но он жив? — Евгения Петровна перевела дух.
— Мы надеемся, что да.
— Слава богу. — Евгения Петровна оправила юбки,
бросила колючий взгляд в сторону внучки. — Скажи Федору: пусть вносит
вещи. — Ей совсем не хотелось, чтобы мятежники нащупали зашитые в подкладку
драгоценности. И когда кучер внес баулы, приказала горничной проводить ее к
царице.
— Я знаю дорогу, бабушка, пойдемте. — И Зоя
медленно пошла по хорошо знакомым ей лестницам и переходам — всего несколько
дней назад они с Мари пробегали по ним.
Александровский дворец казался вымершим. Зоя постучала в
дверь Маши, но оттуда не доносилось ни звука. Она не знала, что великую княжну
перевели в одну из комнат на половине императрицы, где за тяжело больной
девочкой ухаживали сестры и Анна Вырубова. Так они шли по длинному коридору,
пока не услышали наконец голоса. Зоя постучала, и дверь медленно открылась. На
пороге возникла высокая тонкая фигура императрицы. В комнате были Анастасия и
Мария. Увидев подругу, она заплакала.
Зоя, не находя слов, бросилась к ней и крепко ее обняла.
— Боже, Евгения Петровна! Какими судьбами? Что
случилось?
При всей своей выдержке старая графиня не смогла справиться
с волнением, когда обняла эту высокую, необыкновенно изящную женщину,
казавшуюся смертельно измученной. Серые глаза царицы смотрели с неизбывной
грустью.
— Мы приехали помочь вам, Алике. И дольше оставаться в
Петрограде было нельзя. Сегодня утром наш дом был предан огню. Мы едва
спаслись.
— Это невозможно… — Потрясенная императрица медленно
опустилась на стул. — А Константин?
Графиня побледнела, почувствовала вдруг, каким тяжким
бременем легли ей на душу утраты, невосполнимость которых она в полной мере
ощутила лишь сейчас, когда непосредственная опасность миновала.
Она испугалась даже, что силы изменят ей и она упадет. Но —
совладала с этой минутной слабостью.
— Он погиб, Алике, — дрогнувшим голосом сказала
она, но и теперь сумела не заплакать. — И Николай тоже… В воскресенье. А
Наталья сгорела заживо сегодня утром. — Она не стала добавлять, что
невестка сошла с ума. — Скажите… Это правда?.. О Ники? — Ей было
страшно спрашивать, но она заставила себя задать этот вопрос. Она должна знать.
Иначе происходящее так и останется непонятным.
— Вы имеете в виду отречение? Нет, это ложь. Это
немыслимо. Они пугают нас. Сегодня я говорила с Ники по прямому проводу, и он
ничего мне не сказал — ни слова. — Царица взглянула на трех девочек,
которые плакали обнявшись: Зоя только что сообщила великим княжнам о гибели
брата и разрыдалась.
Мари, хоть и была очень слаба, пыталась как-то утешить
подругу, поддержать ее. — Нас оставили все наши солдаты… и даже… — она
запнулась, — и даже Деревянко бросил Беби.
Деревянко был одним из дядек наследника, находившихся при
нем неотлучно со дня рождения. Сегодня рано утром, не сказав ни слова, он
покинул дворец и своего воспитанника — ушел не оглянувшись. Второй дядька,
Нагорный, сейчас находился с Алексеем в соседней комнате: он не оставит
мальчика до смерти — его и своей. Там же был и доктор Федоров. Доктор Боткин
вместе с гувернером Гиббсом уехал в Петроград за лекарствами.
— Не укладывается в голове… Наши матросы… Не могу
поверить. Ах, если бы Ники был здесь!..
— Он скоро приедет, Алике. Надо взять себя в руки… Как
чувствуют себя дети?
— Все больны. Сначала я не смела, не решалась им
сказать, но сейчас они все знают — нельзя было больше скрывать. Здесь граф
Бенкендорф — он поклялся защищать нас. Вчера утром приехала баронесса
Буксгевден. Вы останетесь, Евгения Петровна?
— Да, если это возможно. Возвращаться в Петроград
сейчас нам нельзя. — И чуть было не добавила:
«Ни сейчас, ни потом». Она все же надеялась, что жизнь
войдет в прежнее русло. Иначе и быть не может. Стоит только приехать царю и…
Разумеется, слухи об отречении — наглая ложь, намеренно повторяемая
бунтовщиками и изменниками, чтобы запугать народ и подчинить его себе.
— Мы поместим вас в Машиной комнате, хорошо?
А Зоя…
— Зоя будет со мной. Так, теперь чем я могу вам помочь,
Алике?
Императрица благодарно улыбнулась при виде того, как старая
графиня сбросила с плеч шубу и поддернула манжеты своего скромного платья.
— Отдохните с дороги. Зоя пока побудет с девочками —
пусть поболтают в свое удовольствие.
— Я не устала, пойдемте, Алике, приведем
остальных. — И с этой минуты Евгения Петровна стала деятельно ухаживать за
больными — поить их с ложечки, обтирать влажными салфетками, перестилать
постели.
Было уже около полуночи, когда наконец легли спать. Евгения
Петровна скоро заснула, а Зоя, прислушиваясь к ее негромкому храпу, думала о
том, что всего три недели назад она сидела в этой самой комнате с Машей, и та
подарила ей флакончик ее любимых духов. Теперь все было разрушено, хотя никто
из девочек еще не осознал этого. Да и она сама вряд ли понимает смысл
происходящего — даже после всего того, что ей пришлось увидеть в Петрограде… А
великие княжны больны и так бесконечно далеки от уличных беспорядков, от
взбудораженных толп, от убийств и грабежей… Ей казалось, что у нее перед
глазами навсегда останется объятый пламенем дом на Фонтанке и истекающий кровью
Николай. И подумать только — прошло всего четыре дня… Зоя заснула, когда за
окном уже брезжил рассвет. Она думала о том, скоро ли вернется государь, войдет
ли жизнь в прежнюю колею, — и тут сон спутал ее мысли.
На следующий день к пятичасовому чаю приехал дядя царя,
великий князь Павел, и сообщил, что Николай накануне отрекся от престола в
пользу своего брата Михаила, который был просто ошеломлен свалившейся на него
властью — он был совершенно не готов взять в свои руки бразды правления. Только
Алике и доктор Федоров понимали, почему Николай не передал трон Российской
империи сыну: хроническая и неизлечимая болезнь наследника держалась в тайне.
Создано Временное правительство. Алике молча выслушала эти новости. Ей хотелось
только одного — увидеться и поговорить с мужем.
Назавтра, когда царь приехал в Ставку, в Могилев, чтобы
попрощаться с армией, этот разговор состоялся. Алике позвали к прямому проводу,
когда она вместе с доктором Боткиным давала лекарство Анастасии.
Царица бросилась к аппарату, надеясь, что он скажет: все
ложь, но первые же слова убедили ее, что все, к несчастью, правда, и все
кончено — и жизнь, и мечты, и династия. Николай пообещал скоро приехать и, как
всегда, с нежной заботой расспрашивал о здоровье детей.
В воскресенье в Царское Село из Петрограда приехал генерал
Корнилов справиться о том, не нуждается ли Алике в чем-либо. Ее первая мысль
была о раненых, за которыми она ухаживала в госпитале, и она попросила генерала
помочь им продуктами и лекарствами. Она еще не привыкла к мысли, что это уже не
«ее» раненые. Корнилов пообещал сделать все возможное, но что-то в его
поведении навело царицу на тревожные мысли — несомненно, худшее было еще
впереди. Она приказала Нагорному не отходить ночью от постели наследника и сама
долго не ложилась спать. Далеко за полночь она наконец ушла к себе, и в ту же
минуту раздался осторожный стук в дверь: Евгения Петровна принесла ей чашку
чаю. Она заметила на глазах царицы слезы и погладила ее по плечу:
