— Ничего, ничего, Николай, все будет хорошо… Мы все
здесь, рядом с тобой…
Евгения Петровна, Наталья и Зоя, не дождавшись Константина,
сели обедать, но старая графиня, услышав внизу шаги и голоса, почуяла беду. Она
бросилась туда и увидела растерянно топчущихся преображенцев. Отчаянно закричала
Наталья. Константин беспомощно глядел, как на мраморный пол течет кровь его
сына, медленно собираясь в лужицу. Дрожащая Зоя подбежала к брату и опустилась
рядом с ним на колени. Побледнев как полотно, она взяла его безжизненную руку.
— Николай, ты узнаешь меня?.. — шептала
она. — Это я, Зоя…
— Зачем ты здесь? — еле слышно проговорил он, и
бабушка по его неподвижному взгляду поняла, что он не видит их.
— Зоя! — взяла она команду на себя. — Сними с
меня нижнюю юбку, разорви ее на полосы! Живей!
Зоя, словно подстегнутая этим властным голосом, выполнила
приказ. Евгения Петровна принялась перевязывать внука, пытаясь остановить
кровотечение.
Константин, всхлипнув, тоже опустился на колени.
— Папа? Ты здесь? — Николай казался совсем юным в
эти минуты. — Я люблю тебя… Зоя… Будь умницей…
Он улыбнулся им — и испустил дух. Все усилия были тщетны.
Николай умер на руках отца. Поцеловав его, Константин закрыл ему глаза и
затрясся от рыданий, прижимая к себе холодеющее тело сына и не замечая, что
весь залит его кровью. Безутешно плакала Зоя, Евгения Петровна дрожащими руками
гладила руку Николая. Потом она повернулась и жестом выслала преображенцев,
чтобы остаться со своим горем наедине.
Появившийся доктор хлопотал над лежащей в обмороке Натальей.
Ее перенесли наверх, в спальню. Плакал, не стыдясь слез, Федор. Все слуги
толпились здесь же, пораженные глубокой печалью. Они уже ничем не могли помочь
молодому барину.
— Костя, его надо перенести наверх. — Евгения
Петровна мягко отстранила сына и повела его — он ничего не видел из-за слез — в
библиотеку, там усадила на стул и заставила сделать глоток коньяку. Уменьшить
его боль она не могла, да и не пыталась. Она подозвала к себе Зою и, заметив ее
смертельную бледность, заставила пригубить коньяк и ее. Потом отпила сама.
— Нет, не надо… Я не хочу… — Зубы девушки стучали о
стекло, но Евгения Петровна чуть не силой влила ей в рот несколько капель.
— Боже… Боже… Совсем мальчик… Они убили его…
— бессвязно повторял Константин, качаясь на стуле из
стороны в сторону.
Зоя, словно подхваченная неведомой силой, бросилась к отцу,
припала к его груди, ища у него защиты.
У нее не укладывалось в голове, что еще несколько часов
назад она сетовала, что «глупый Николай совсем нас забыл», а теперь он, ее
брат, был мертв…
— Что же это такое, папа? Что происходит? — в
ужасе спрашивала она.
— Не знаю, дитя мое… Не знаю… Они убили его. — Он
крепче прижал ее к себе, а потом поднялся. — Мама, возьмите Зою. Я пойду к
Наташе.
— Она уже пришла в себя, — сказала графиня,
которую куда сильней тревожило состояние сына, чем обморок дуры-невестки. Она
всерьез опасалась, что Константин не переживет этого потрясения, и взяла его за
руку. Константин поднял голову и увидел устремленные на него глаза, полные
мудрости и бесконечной скорби.
— Мама!! — вскрикнул он.
Евгения Петровна одной рукой обняла его, а другой привлекла
к себе Зою. Потом Константин, медленно высвободившись, направился наверх, в
спальню жены. Зоя провожала его глазами. Кровь уже смыли с мраморного пола,
ковер убрали. Николая перенесли в его комнату, и он лежал там, окоченелый и
безмолвный. Он родился здесь, здесь и умер, прожив на свете всего двадцать три
года. Вместе с ним ушел в небытие мир, который Юсуповы знали и любили. Отныне
никто из них не мог чувствовать себя в безопасности. Бабушка понимала это
совершенно отчетливо, она увела Зою к себе: девочку била крупная дрожь, глаза
ее были полны ужаса.
— Ты должна быть сильной, — сказала Евгения
Петровна. Сава носилась вокруг них, и Зоя опять заплакала. — Ты, как
никогда, нужна теперь твоему отцу. И вероятно… наша жизнь теперь… переменится.
Но что бы ни случилось… — голос ее дрогнул, а перед глазами возникло лицо
внука, умершего полчаса назад у нее на руках, — что бы ни случилось с
каждым из нас, — она обняла Зою, ощутила губами бархатистость ее
щеки, — помни, дитя мое, всегда помни, как он любил тебя…
Глава 4
Последовавший за этим день был похож на тяжкий кошмар.
Николай, обмытый, облаченный в мундир, лежал в своей детской. В изголовье и в
ногах у него горели свечи. Взбунтовался Волынский полк, за ним Семеновский,
Измайловский, Литовский и, наконец, полк, в котором служил Николай, первый полк
русской армии — лейб-гвардии Преображенский. Все они перешли на сторону
революции. Повсюду развевались красные знамена, расхаживали люди в изодранных
шинелях, очень мало напоминавшие солдат. Да и Петроград изменился неузнаваемо:
рано утром восставшие подожгли здание Окружного суда. Потом вспыхнули арсенал
на Литейном, министерство внутренних дел, дом военного губернатора; охранка и
несколько полицейских участков были разгромлены.
Всех заключенных выпустили на свободу. К полудню в руках
мятежников была уже Петропавловская крепость. Становилось ясно, что необходимы
самые отчаянные меры: царь должен тотчас вернуться в столицу и назначить
временное правительство, которое наведет порядок. Не поздно ли? Брату, великому
князю Михаилу, накануне говорившему по прямому проводу с царем, тот обещал
выехать из Ставки, находившейся в Могилеве, немедленно. Он не мог вообразить
себе размеров катастрофы, разразившейся всего за несколько дней, и потому
утверждал, что должен все увидеть своими глазами, прежде чем назначать новых
министров, призванных справиться со смутой. Лишь после телеграммы председателя
Государственной думы о том, что опасности подвергается его семья, государь
понял, что происходит. Царица этого еще не осознавала… Было упущено время. Было
слишком поздно.
Лили Ден приехала в Царское Село лишь после обеда.
Александра была полностью поглощена заботами о детях — все они заболели корью.
Лили рассказала ей о беспорядках на улицах, но обе еще не представляли себе,
что речь идет о революции.
Начальник петроградского гарнизона генерал Хабалов в то же
утро прислал царице телеграмму, требуя, чтобы она с детьми немедленно уехала в
безопасное место. Он с полутора тысячами верных ему солдат был осажден в Зимнем
дворце. К вечеру все покинули его, и генерал остался один. Но и тогда царица
оставалась непреклонна, отказываясь покинуть Царское Село до возвращения
Николая. Под охраной матросов Гвардейского Экипажа она чувствовала себя в
безопасности, а дети были не в состоянии ехать куда бы то ни было: у великой
княжны Марии началось воспаление легких.
В тот же самый день были разграблены и потом запылали
усадьбы в окрестностях столицы. Константин приказал слугам закопать в саду золото,
серебро и иконы. Зою вместе с горничными заперли во флигеле, и они лихорадочно
зашивали драгоценности за подкладку шуб и ротонд. Наталья сновала по дому, то и
дело заходя в бывшую детскую, где лежало тело Николая. Нечего было и думать о
похоронах — вокруг все сильней полыхало пламя революции.
