Дружинники долго бежали по темному лесу и остановились, чтобы перевести дух, уже у самых западных границ княжеского удела.
У полосатого пограничного столба сидел с копьем за спиной неопрятного вида половец в лисьей шапке и с аппетитом лопал козий сыр.
— Дальше нельзя, однако, — прищурившись, сообщил он ополоумевшим от бега русичам и погрозил им грязным пальцем. — Секир башка, однако!
— Тьфу ты, собачье племя, — выругался Гришка, показывая кочевнику огромный кукиш.
Половец не обиделся. Появление дружинников нисколько не сказалось на его аппетите.
— Кочевник — дрянь человек! — наставительно изрек Тихон. — Чуть что, обманет, продаст, нож в спину, и был таков. Сын шакала!
И братья нехотя повернули обратно.
— Как ты думаешь, Тихон, — спросил Гришка, — что это Лихо собиралось с нами по очереди сделать?
Григорий глубокомысленно задумался.
— Не знаю, братишка, — честно ответил он, — но, должно быть, что-то очень страшное!
К полуночи они вышли к княжьему терему.
* * *
Князю Всеволоду снились волки. Гнусные такие волки, черные, ощетинившиеся. Они его отнюдь не преследовали, как в каком-нибудь пьяном кошмаре, а просто выли, уставившись на огромную круглую луну.
— Всеволод, кня-а-а-зю-у-у-у-шка, — хором выли волки, — а-у-у-у…
Князь не выдержал и проснулся.
Однако вытье не прекратилось.
«Наверное, я сошел с ума! — решил князь. — Говорил я Николашке, слишком много челобитных меня когда-нибудь доконает!»
Вытье доносилось снаружи.
Всеволод сел на кровати. В валенки босыми ногами он попал лишь с третьего раза. Начало осени в этом году выдалось на удивление холодным. Пол в тереме за ночь остывал до ломоты в босых пятках, и никакие печки не помогали.
— Всеволод, кня-а-а-зю-у-у-у-шка… — раздавалось под окном. — Всеволод…
— Поубиваю! — Князь проковылял к окну и, открыв оное, злобно высунулся наружу.
Внизу стояли Гришка с Тихоном и утробно, словно медведи-шатуны, ревели не своими голосами.
— Чего вам, дебилам, надобно?!! — хрипло прокричал князь. — В первом-то часу ночи?
— Одолело нас Лихо, князюшка, — в отчаянии проблеяли братья. — Мы еле ноги унесли.
Всеволод присмотрелся.
В свете полной луны дружинники были как на ладони. Руки-ноги у них оказались на месте, головы, к сожалению, тоже, холеные упитанные лица так и лоснились.
— Полна кретинами земля русская, — с тоскою в голосе посетовал князюшка и с надеждой посмотрел на луну. Вдруг она сейчас возьмет да свалится с неба на идиотов, покончив разом с обоими. Но луна, как ни странно, осталась на месте.
— Подойдите ближе, увальни, — прокричал в окно Всеволод, — я плохо вас слышу…
Дружинники послушно приблизились к терему. Князь довольно хмыкнул и умело метнул дубовый посох прямо в открывшего рот Тихона.
ГЛАВА 3
В которой просыпается Илья Муромец
— Так и что же мы, значицца, имеем? — ехидно поинтересовался Всеволод, пребывая с утра, вопреки обыкновению, в отличном расположении духа.
Гришка с Тихоном, виновато потупившись, изучали начищенный до блеска дощатый пол княжьего терема. Вид у обоих был побитый. Побитый в прямом смысле. У Тихона была перевязана голова, а у Гришки медленно наливался синевою великолепный синяк под левым глазом. Да, тяжела рука у дядюшки, ничего не скажешь, а посох дубовый, так тот и вовсе страшное оружие!
— А имеем мы двух балбесов, — благодушно продолжал князь, — охламонов ефиопских.
— Эфиопских, — поправил Николашка, но Всеволод от него по обыкновению лишь пренебрежительно отмахнулся.
Слово «ефиопы» князю страшно нравилось и сделалось теперь его новым любимым ругательством. Раньше вот «лешими» да «горынычами безродными» всех обзывал, а нынче вот по-новому оскорбляет, по-заморски.
— Кто же теперь окромя вас чудище лесное изведет?
— Да вовсе оно не чудище, — подал голос Гришка. — А баба какая-то непонятная одноглазая. Высокая, худая и на одну ногу хромает. Пущай себе в лесу живет, коль завелась.
— Пущай живет, значит?! — возмутился Всеволод. — Дровосеки вон всю горницу у меня челобитными завалили. Боятся по лесу ночью ходить!
— А чего это им не спится, чего это они по лесу ночью шастают? — удивился Тихон. — Ночью-то все нормальные люди по домам спят!
— Не дерзить князю! — прикрикнул на дружинников Николашка. — Ишь ты, разговорились.
— Так и до бунта недалеко, — задумчиво изрек Всеволод. — Разъярятся дровосеки и терем мой в осаду возьмут, что тогда делать? А ведь так раз уже было.
— Ну, то давняя история, — подал голос Николашка. — Ты, князюшка, помнится, налоги на топоры ввел. Вот дровосеки и сбесились.
— Так ведь у меня же терем загорелся! — возразил князь. — Наискосок. Еле потушили, а ремонт-то денежек стоит. Кто ж на Руси бесплатно работать на князя станет? Плати, дескать, Ясно Солнышко, плотникам, рхетекторам разным. Денежкой плати аль первачом душистым. А первач где взять? Купить. У кого? У своих же крестьян. Замкнутый круг!
— Сами виноваты, что тогда терем загорелся, — довольно дерзко возразил секретарь. — Я хорошо тот год помню. Выпили, значит, и стали Змея Горыныча изображать, по палатам с факелом аки угорелый бегать.
— Но-но! — Всеволод погрозил не в меру разговорившемуся Николашке кулаком. — Ты это… не забывайся, с кем говоришь! Половцы вон, поди, ждут не дождутся, когда ты к ним на мирные переговоры поедешь. Все у Кончака спрашивают: «Где же, однако, этот Острогов, отчего к нам не едет?»
Николашка заткнулся.
Хорошее настроение у князя было не вечным.
— Кто сейчас из русских богатырей не занят? — немного подумав, спросил Всеволод.
Секретарь порылся в своей бересте и вытащил из маленького древнего короба небольшой рассыпающийся от времени свиток.
— Вот он реестр героев расейских! — Николашка бережно протянул список князю.
Князь громко чихнул.
Документ был на редкость пыльный.
— Так что тут у нас… э… э… Иван Тугарин — купеческий сын. Тяжеловес, спаситель Руси во времена нашествия Навьих колобков.
— Помер давно, — буркнул Тихон, — от ожирения.
— Как так помер? — разозлился Всеволод. — Без моего разрешения?!!
— От обжорства, — подтвердил слова дружинника Николашка. — Доконали беднягу колобки эти.
— Ладно… проехали. Далее… Герасим Подкова. Средний вес. Подвиги… Утопил Муму, заковал в медные кандалы золотую блоху Фомы. Сражался со Сторуким Великаном. Хотя нет… не сражался. Тут неразборчиво написано. Ага! Выпивал со Сторуким Великаном. Несколько раз посрамил Бабу Ягу. Как посрамил, не уточняется.
