Справедливости ради стоит отметить, что у некоторых
категорий людей душа давно атрофировалась и просто не способна на настоящее
чувство, встречающееся как истинная ценность очень редко и не у всех.
Смятые простыни и лежавшая на кровати Сандра — он постарался
запомнить все это, виденное им много раз и ставшее для него таким близким и
родным.
— Кемаль, — позвала она, словно он был где-то
далеко.
Он взглянул ей в глаза: ее лицо было близко.
— В последнее время мне бывает страшно, —
призналась она.
— Почему?
— Мне кажется, мы скоро расстанемся.
— Ты с ума сошла.
— Не знаю, у меня такое предчувствие.
— У тебя сегодня какое-то непонятное настроение.
— Да, наверное, — согласилась она.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, просто у меня плохое предчувствие. У тебя никого
нет, Кемаль?
— Подходящее время для сцены ревности, — прошептал
он.
— Я серьезно.
— С чего ты взяла?
— Когда мы встречались раньше, я чувствовала в тебе
какую-то недосказанность… И это меня даже радовало. Ты всегда был немного
сдержан. Но с годами я начала чувствовать, что тебя что-то мучает. Это была не
Марта, в этом я уверена. И, может, даже не женщина. Это нечто другое,
субъективное, чему я не могу найти нормального объяснения. Но оно всегда в
тебе. Оно всегда присутствует рядом с тобой.
Он молчал. Что нужно говорить в таких случаях любимой
женщине, он просто не знал. Молчание было долгим. Лгать не хотелось, а говорить
правду было нельзя.
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — наконец
спросила она. Он снова молчал. Только вместо ответа потянул ее к себе. И был
долгий поцелуй.
— Ответ достаточно убедительный, — сказала она,
чуть отдышавшись, — я снимаю свои вопросы.
Через полчаса они сидели в ресторане, и он попросил
метрдотеля соединить его с офисом, справиться, нет ли последних известий о
продаже никеля.
Метрдотель принес телефон, и Кемаль попросил своего
секретаря сообщить последние новости. Девушка добросовестно перечислила все
телефонные звонки. Он уже собирался повесить трубку, когда секретарь вдруг
сказала:
— Звонил из Нью-Йорка мистер Льюис. Он просил передать,
что вам нужно обратить внимание на последние котировки акций «Дженерал моторе».
Кажется, там идет понижение курса. Он просил также передать, что дело требует
вашего личного присутствия.
— Как он сказал? — не поверил Кемаль. Этого просто
не могло быть.
— Дело требует вашего личного присутствия. Мистер Льюис
просил, чтобы я записала его слова и в точности передала вам. — Кемаль
закрыл глаза. Это была фраза, которую он ждал и которой боялся все годы,
проведенные в Америке. Это был сигнал к возвращению. Он открыл глаза.
Сидевшая напротив Сандра смотрела на него как-то особенно
печально, словно догадалась, что именно ему сейчас сказали.
София. Болгария. 22 января 1991 года
В это утро Уильям Тернер твердо решил переиграть сотрудников
КГБ, следующих за ними по пятам. Он не разрешил Томасу Райту устраивать
проверку в машине на предмет выявления подслушивающих устройств советской
разведки. Утром, усевшись на сиденье автомобиля, он громко сказал Томасу:
— Сегодня мы наконец все узнаем. Уже посвященный в
детали предстоящей операции, тот громко спросил:
— Куда мы сегодня поедем?
?? Еще раз в институт, чтобы проверить все на месте. А
после обеда еще раз все проверим в больнице. У меня ведь медицинская
практика, — отчаянно врал Тернер, — и я сразу смогу установить по
рентгеновским снимкам Кемаля Аслана, какую именно травму он получил. До своей
работы в ЦРУ я три года работал санитаром в больнице и могу читать такие
снимки. Попросим у Бонева в больнице снимки Кемаля Аслана. Если окажется, что
их нет, то все будет ясно.
— Тогда конечно, — так же громко согласился Томас.
План Тернера был довольно простым.
Он понял, что за ними не только наблюдают, но и прослушивают
их разговоры. Для таких мероприятий никогда не посылали аналитиков, у тех и без
того хватало работы. Для наблюдения за американцами в Болгарию наверняка были
направлены агенты из специальных управлений, умеющие принимать быстрые решения
в экстремальных ситуациях и незаметно вести свои «объекты».
Быстрота их реакции была проявлена два дня назад вечером,
когда Тернер и Райт возвращались из своей поездки. Подобная реакция
свидетельствовала о большом профессионализме, с одной стороны, и полном
отсутствии в группе аналитиков, которые просто не допустили бы подобного
прямолинейного развития событий, — с другой.
И теперь аналитик Тернер строил на этом весь свой план.
Сотрудники КГБ должны были услышать его вызов. Они просто обязаны согласиться
на его ознакомление с рентгеновскими снимками. А так как времени у них почти
нет, то им придется показать действительные снимки в расчете на то, что
американцам не разрешат их унести с собой. Тернер не сомневался, что советская
разведка давно уничтожила все следы Кемаля Аслана, и этим пробным шаром
преследовал определенную цель. Если в больнице им покажут снимки другого
человека с характерными повреждениями черепа, то это будет лучшим
доказательством того, что Кемаль Аслан был нелегалом, офицером КГБ, посланным
вместо подлинного турка в Америку.
Но если там настоящие снимки самого Кемаля Аслана — это
будет означать, что работавший теперь в Канаде глава крупнейшей
американо-канадской корпорации был завербован советской разведкой еще в молодые
годы и теперь просто отрабатывал данное в молодости слово.
Как и полагается, в институте они провели еще пять часов и
только после этого поехали обедать. Томас обратил внимание на отсутствие второй
машины сотрудников КГБ. Очевидно, они срочно искали досье Кемаля Аслана в
больнице.
Ровно в три часа, после неспешного обеда, Тернер и Райт
вышли из посольства, чтобы ехать в больницу. Перед тем как идти за своим
автомобилем, Томас спросил у Тернера:
— Думаешь, они клюнут?
— Обязательно. У них мало времени, и они все время
боятся, что мы сумеем найти настоящую фотографию Кемаля Аслана или выйти на
свидетелей, знавших его в молодости. Представляешь, под каким нервным
прессингом они работают?
— Довольно убедительно, — согласился Райт, —
когда ты мне разрешишь проверить нашу машину?
— Никогда, — серьезно ответил Тернер.
— Не понял, — остановился на полпути Томас,
оборачиваясь к Уильяму, — как это понимать?
— Нам не нужно, чтобы они все поняли. Их «клопы» найдут
позднее, после нашего отъезда. Ты меня понимаешь?
