– Гошка, опять? – взвыл Борис Леонидович. – Ты хоть меня-то не изводи, уж гостям – ладно, цитируй своего обожаемого китайца, но меня-то за что?
– Терпи, – усмехнулась Марго. – Если ты считаешь Конфуция, а заодно и меня глупыми, то смотри пункт второй. А если нет – то смотри пункт первый. В любом случае, взвесить свои собственные поступки никогда лишним не будет.
– Это ты про меня или про Антона? – весело осведомился Райнер.
– Про всех, – неопределенно ответила Марго. – А что еще ты можешь сказать про девочку, кроме того, что она дурно воспитана, глупа и лжива? Поделись наблюдениями, Боря, они же наверняка у тебя есть, ты ведь к симпатичным девочкам всегда внимательно приглядываешься. Ну?
– Ох-ох-ох, – вздохнул Борис Леонидович, – и когда ты перестанешь меня ревновать? Наверное, когда замуж за меня выйдешь. То есть никогда. Кроме того, к тому, что ты сама сказала, мне добавить нечего.
– А вот Конфуций…
– Гоша!!! Я же просил! Ты своими словами можешь сказать или тебе обязательно нужна ссылка на первоисточник?
– Но, Боря, разве я виновата, что первоисточник выражается точно и кратко?
– Ладно, – махнул он рукой, – давай, цитируй своего ненаглядного.
– «Когда природа берет перевес над искусственностью, мы имеем грубость, а когда искусственность преобладает над природой, мы имеем лицемерие; и только пропорциональное соединение природы и искусственности дает благородного человека». В этой девочке нет пропорции, в ней все время перевешивает то одна, то другая сторона. Поэтому в целом она производит впечатление грубой лицемерки. Согласен?
– На все сто, – тут же отозвался Борис. – Редчайший случай, когда твой Конфуций пришелся ко двору. Действительно, ни прибавить – ни убавить.
Самолет приземлился на двадцать минут раньше времени, указанного в расписании, и Виталий Кирган, стоя в очереди на паспортный контроль, нетерпеливо поглядывал на часы. Вполне возможно, он успеет сегодня заехать к следователю и подать ходатайство о повторном осмотре квартиры Натальи Аверкиной. Хотя чувствовал он себя ужасно уставшим, потому что вставать пришлось в пять утра: на более удобные рейсы билетов не было.
Он добросовестно и терпеливо ждал, когда вернутся из отпуска супруги Шубарины, работавшие в московском филиале швейцарского медицинского центра, и когда настало время их выхода из отпуска, снова явился в клинику, где услышал отнюдь не радостную новость: Шубарин серьезно заболел, находясь за границей, попал в госпиталь, жена находится при нем постоянно, и в Москве в ближайший месяц они точно не появятся. Виталий долго переваривал неожиданное осложнение, пытаясь решить, так ли уж обязательно ему нужно опрашивать сотрудников медицинского центра. В конце концов, если они не появятся в Москве, то и следователь Рыженко до них не доберется, так что, какими бы сведениями они ни располагали, навредить его подзащитной Шубарины никак не смогут. Но все-таки… Чем дальше, тем больше Виталием Кирганом овладевала уверенность в том, что Наташа Аверкина невиновна; значит, его задача не в дискредитации материалов следствия, а в доказывании ее непричастности к преступлению. Он и сам не ожидал, что это дело, за которое он так не хотел браться, зацепит его, затянет, разбередит.
И он решился. Имея трехгодовую шенгенскую визу, Кирган созвонился с Аллой Шубариной, телефон которой ему дали в медицинском центре, купил билет и полетел в Цюрих, где находился госпиталь и где проходил стационарное лечение доктор Шубарин. Управиться удалось за один день, и поездка оказалась, по мнению Виталия, не напрасной. Алла Шубарина хорошо помнила ту субботу – свой последний рабочий день перед отпуском – и рассказала, что накануне, в пятницу, ей позвонила Наталья Аверкина, сказала, что решила вопрос с деньгами на лечение, и попросила подготовить счет. Она хотела заехать за ним на следующий день и говорила, что уже в понедельник-вторник собирается подавать документы в посольство для оформления визы, поэтому хотелось бы получить счет на руки как можно скорее, чтобы в понедельник с утра его оплатить и как можно быстрее получить подтверждение. Алла обещала все подготовить. На следующий день, в субботу, Аверкина примчалась, буквально ворвалась в ее кабинет, прямо с порога спросила, готов ли счет, схватила его и убежала. Да, Алла Шубарина совершенно уверена, что это была Наталья Аверкина, однако взглянув на предъявленные фотографии Наташи и Олеси Кривенковой, засомневалась. Да, прическа такая же, и куртка красная, Наталья в ней приходила за счетом. А вот лицо… На ней были солнцезащитные очки. Но какие у Аллы основания сомневаться? Она же звонила накануне, предупреждала, что придет за счетом, вот и пришла. А голос – что ж, она не настолько хорошо знает пациентку, чтобы распознать по телефону ее голос. Да, вполне возможно, что звонила и не Аверкина. И вполне возможно, что девушка, получившая счет, тоже не Аверкина. И самое главное, что порадовало Киргана: лже-Наташа попросила Шубарину положить счет в прозрачный файл. И еще Алла припомнила, что пациентка очень торопилась и даже не сняла перчатки. К сожалению, поговорить с доктором Шубариным адвокату не удалось, он находился в реанимации, но и показаний его жены было вполне достаточно.
Кирган точно помнил, что в деле не было постановления о направлении изъятого в ходе обыска у Наташи счета для проведения дактилоскопической экспертизы. Следователь, занимавшаяся убийством Кати Аверкиной в день его совершения, видно, так устала к вечеру, что уже плохо соображала. Счет был приобщен к материалам дела в качестве вещественного доказательства, опираясь на которое сторона обвинения может утверждать, что Наталье срочно требовались деньги, их она и забрала у убитой сестры. И хотя Наталья категорически отрицала, что получала этот счет, и говорила, что видит его в первый раз, никому почему-то в голову не пришло проверить, есть ли на документе ее отпечатки. Это как раз те самые ошибки и промахи, которые закрутившиеся в водовороте дел следователи совершают на радость адвокатам.
Еще Виталий на всякий случай тщательно проверил всех понятых, указанных в протоколах осмотра места происшествия, обыска квартиры Натальи Аверкиной, предъявления для опознания ее одежды, опознания самой Аверкиной очевидцами произошедшего. Понятые – это слабое место уголовного процесса, он давно об этом знал. Институт понятых изжил себя много лет назад, потому что очень трудно найти людей, которые будут добросовестно и терпеливо ждать, пока следственная группа осматривает место происшествия или проводит обыск, поскольку занимает это иногда по пять-шесть часов. Виталию в период активной адвокатской практики не раз удавалось опровергнуть результаты обыска, потому что либо выяснялось, что понятые покидали место проведения следственного действия и потом возвращались, либо их не было вовсе, а данные, внесенные в протокол, оказывались липовыми. Однажды, как он помнил, для обыска пригласили пожилую пару, проживавшую в соседней квартире. Они пришли, сели рядышком, а через полчаса мужчине стало плохо, пришлось вызывать ему «Скорую», и совершенно естественно, что они с супругой ушли к себе, а когда обыск закончился, следователь просто зашел к ним, и они все подписали. В другой раз в качестве одного из понятых пригласили молодую мамочку, сидящую дома с трехмесячным ребенком, ну и, конечно же, через час с чем-то она заявила, что ей нужно кормить, и вообще ребенок остался с бабушкой, которая с ним одна не справится. Сказала – и ушла. Потом еще не хотела дверь открывать и даже отказывалась подписывать протокол, дескать, я своими глазами ничего этого не видела. Еле уговорили. А бывало, что указанные в качестве понятых люди вообще не находились.
