— Ты ведь не хочешь этого, Джим! И я не хочу! Ты все еще любишь меня! Не подавляй любовь, просто люби меня. У нас нет оснований бороться с этим! Ведь мы муж и жена!
— Я не хочу тебя! — Его голос, как колокол, рассек воздух. — Ты что не понимаешь? Я не хочу тебя!
— А я не верю. — Подбородок Брайони смотрел вверх, когда она встретилась с его бешеным взглядом. Ее глаза искрились, как сияющие изумруды. — Только что ты доказал, что хочешь меня. Такой поцелуй не может быть ложью! — Ее губы потянулись к нему.
Под развевающейся сорочкой соблазнительно открывалось ее обнаженное тело. Абсолютно уверенная в себе, она скользнула к нему.
— Признайся в этом, дорогой. Ты же хочешь, чтобы мы были вместе. Ты хочешь заняться со мной любовью так же, как я.
Ее пальцы скользнули вверх по его широкой груди, слегка ероша и поглаживая густую каштановую поросль.
— Джим, — шепнула она, прижимаясь к нему, — люби меня.
Его глаза приобрели оттенок темного кобальта. Он со свистом вдохнул воздух. Затем все мускулы его тела напряглись. Он сделал молниеносное движение, сбросив пальцы жены с груди и железной хваткой сдавив ее запястья.
— Я не люблю тебя, — проскрипел он через стиснутые зубы. — Проклятие, я больше не хочу тебя! Но, кажется, тебя это не волнует! — В его глазах мелькнула угроза. — Ты явилась сюда и пытаешься отдаться мне, как самая обыкновенная уличная девка. И ты думаешь, что, соблазнив меня, ты изгладишь из моей памяти все остальное. Ну так ты глубоко ошибаешься!
Впившись пальцами в запястья, он встряхнул ее. Лицо его было жестоким.
— Ты лишь в одном права, моя очаровательная маленькая куколка, — мрачно процедил он. — Я все еще желаю тебя. Так, как это бывает у спаривающихся животных. А вовсе не от любви — нет, ты напрочь убила ее во мне, когда убила нашего ребенка. Мое желание — это простое вожделение. Ты до чертиков красива, Брайони, этого отрицать нельзя.
Заметив холодные, темные огоньки в его глазах, она попыталась вырваться. Ею вдруг овладели страх и злость.
— Отпусти меня! — строго сказала она, безуспешно пытаясь освободиться из его крепких рук. — Такого я тебя не хочу. Мне нужна твоя любовь.
— Это ты пришла сюда, маленькая куколка. Ты искала меня, надеясь заманить, как кот мышку. Вот ты и нашла меня. Только, боюсь, мышка и кот поменялись местами. Теперь вроде ты, именно ты и попалась. — Его губы скривились. В живых голубых глазах мерцали убийственные насмешливые искорки. — Ты здесь, ты моя жена, и я собираюсь дать тебе то, зачем ты пришла.
— Нет!
Брайони отчаянно брыкалась, когда он потащил ее к постели. Она выкручивала себе руки в безуспешной попытке освободиться от его цепкой хватки. Он бросил Брайони на матрас и прижал одной рукой ее заломленные над головой руки. Другую он сунул за пазуху ее сорочки и обхватил грудь.
Голос его прозвучал хрипло и дико:
— Ведь ты именно этого хотела, Брайони, не так ли? Или ты ожидала увидеть здесь розы и лунное сияние?
Он не ждал ответа. Его губы впились в ее уста, сделав невозможным никакой ответ. Она пыталась увернуться из-под него, крутила головой, но он прижал ее крепче и раздвинул ее губы языком. Целуя ее губы, он держал ее в плену своим телом. Его поцелуи были жесткими и жадными, от них у нее загорелись губы. Его пальцы с грубой сноровкой сжимали конусообразный сосок ее груди. Брайони пыталась выскользнуть, но он был слишком силен, и, когда его чресла вдавили ее в мягкую постель, она, протестуя, издала болезненный вопль.
Он проигнорировал ее протест. Его пальцы нащупали верх сорочки и резким рывком разорвали атласную ночную рубаху надвое. Он изучающим взглядом смотрел на ее обнаженное дрожащее тело.
— Нет! Дьявол тебя побери, нет! — крикнула Брайони так громко, что он освободил ее саднящие от боли запястья и свободной рукой зажал ей рот. Его потемневшие злые глаза сверлили ее.
— Спокойно, маленькая куколка! Ведь мы не хотим, чтобы Дэнни помешал нам? — хрипло процедил он. — Если будет нужно, я заткну тебе рот кляпом. Не думаю, что тебе это понравится.
Зеленые глаза жены горели от ненависти и, пожалуй, от ужаса.
Все это было самой настоящей насмешкой над тем, что было между ними прежде. Все ее чудесные эмоции, связанные с Джимом, были разом порушены. Он знал, что она мечтала о нежности, страсти, рожденной любовью, но вместо этого унизил ее, превратил то, что должно было стать продолжением любви, в отвратительный акт мести.
Она снова попыталась выкрутиться, отталкивая его. Бесполезно. Он легко удерживал ее, беспомощную, как тигр, поймавший птицу. Девушка перестала двигаться. Она тяжело дышала, лицо ее было мокрым от слез. Ее влажные локоны разметались по постели. Джим убрал руку, зажимавшую ей рот, и внимательно наблюдал за ней. От его бешеных поцелуев губы ее запеклись и покраснели. На лбу проступили капли пота. Он ощущал дрожь ее тела, которую она никак не могла сдержать. Но его остановили ее глаза, их гагатовая глубина, отражавшая страдание, исходившее из самой ее души. Он видел это и наконец понял, судя по всему.
— Я не люблю тебя, Брайони, ты мне абсолютно безразлична!
Его холодные голубые глаза пронизывали ее насквозь. В них не было ни жалости, ни сострадания. Черты его лица были подобны стылой прерии.
— Думаю, ты теперь понимаешь это. Верно?
Она взглянула на него, сломленная страданием, гораздо большим, нежели просто физическая боль. Осознание того, что он сумел так использовать и унизить ее, угнетало ее душу. Да, теперь она все поняла. Он показал ей, насколько беспредельна его ненависть. В его сердце не осталось малейшего места для любви и сочувствия или жалости. Только одна ненависть. Другого способа доказать это он не нашел. Комок застрял у нее в горле. Джим потряс ее за плечо.
— Отвечай, Брайони! — приказал он. — Ты поняла?
— Да. Да! — выдохнула она, не выдержав бесстрастного выражения его глаз и бессердечного взгляда. Слезы струились по ее щекам. — Ты не хочешь меня… не любишь меня. Понимаю, черт тебя возьми! Чего еще тебе от меня нужно?
— Ничего. Это все.
С этими словами он отпустил ее, слез с кровати и отошел.
С минуту Брайони продолжала лежать, не в силах пошевельнуться. Потом медленно села. Ее руки и плечи болели. Она взглянула на Джима, который проворными движениями пальцев застегивал пуговицы своей голубой рубахи и заправлял ее в брюки. Смотрела безмолвно, как он уселся на низенький, вырезанный из дерева стульчик и стал натягивать сапоги.
Вот и все. Это конец. Она онемела от страдания, на сердце было так тяжело, словно его сковали железными цепями. Затем неожиданно вместе с гневом, захлестнувшим ее и оттеснившим все остальное на второй план, к ней вернулись силы.
— Ты… ты презренный негодяй! — зашипела Брайони, и ее пальцы сжались в маленькие крепкие кулачки, когда она спрыгнула с кровати и бросилась на него. — Я убью тебя!