Она выругалась вполголоса, сквозь зубы, потом еще раз – так
грязно, как только могла. Ненависть просто-таки разрывала сердце, Фаине
Павловне пришлось зажать его руками, чтобы утихомирить боль. На миг показалось,
что если бы кто-то всемогущий появился сейчас перед ней и предложил отдать
жизнь за то, чтобы «ночной гость» испытал те же мучения, через которые только
что прошла она, Фаина Павловна согласилась бы, – однако она тут же
пренебрежительно усмехнулась и пожатием плеч отогнала от себя все эти глупости.
Ничего! Есть другие способы его достать!
Придерживаясь за стену, она сделала шаг, затем другой. В
туфлях противно захлюпало, и Фаина Павловна снова люто скрежетнула зубами. Если
ее кто-нибудь сейчас увидит… Эта старая дура Лавочкина из первой квартиры имеет
привычку чуть не до утра сидеть у окна, под прикрытием своих красных гераней,
пялясь во двор бессонными восьмидесятилетними глазами. Может быть, она даже
видела, как на Фаину Павловну напали. Хотя нет – в таком случае уже минимум
половина милицейских сил города сновала бы по двору, ибо у Лавочкиной, кроме
сидения у окна, было еще одно любимое занятие: надо или не надо, звонить по всем
телефонам, начинающимся с нуля – 01, 02 и 03.
Стараясь держаться прямо и помнить, что в темноте не видно
состояния ее костюма, она дошла до подъезда и на ощупь набрала цифры кодового
замка. Лампочка на крыльце давным-давно перегорела, и ни у кого не находилось
ни времени, ни желания ее заменить. Фаина Павловна, каждый вечер мысленно
покрывавшая проклятиями человеческую черствость и жадность (сама она в прошлый
раз меняла лампочку за свой счет и совершенно резонно считала, что настал черед
других жильцов), сейчас поблагодарила своих нерасторопных соседей.
Выходя из лифта, она вдруг ощутила прилив жуткого,
панического страха: а что, если этот поганый маньяк подкарауливает ее на
площадке?! Но там, к счастью, никого не было.
Руки у Фаины Павловны тряслись, она не сразу попала ключами
в скважину, возилась так долго, что потом, когда пошла звонить и отключать
сигнализацию, девица, дежурившая на телефоне, обругала ее за медлительность:
– Мы к вам уже машину отправили!
Только милиции ей сейчас и не хватало.
– Отзовите вашу машину, – мрачно посоветовала Фаина
Павловна. – У меня тут замок заело, бывает.
– Ладно, – согласилась дежурная, – сейчас отзовем.
Но еще несколько минут Фаина Павловна с дрожью
прислушивалась: не раздастся ли грозный звонок в дверь? Нет, объяснение с кем
бы то ни было по какому бы то ни было поводу не входило сейчас в ее планы!
Разве что с одним человеком…
Она замочила юбку в «Ариэле», ну а жакетик вроде не очень
пострадал, можно просто почистить – и все. Беда, что нежнейшая блузка
пропиталась острым запахом пота, прямо-таки звериным каким-то. Фаина Павловна
сперва принюхивалась, удивляясь: вроде бы от ее мучителя не пахло ничем, кроме
какой-то туалетной воды – это было смешно и страшно одновременно, надушенный
убийца! – а потом вдруг поняла, что это разит ее собственным потом, это
она так взмокла от страха, что начала испускать отвратительный, козлиный запах!
Это было последней каплей в чаше ее ярости. С отвращением
затолкав блузку в мыльную воду, Фаина Павловна, как была, голая, ринулась к
телефону и набрала номер, по которому звонила только раз, но который по ряду
причин прочно врезался ей в память.
– Да-а? – отозвался протяжный женский голос, при звуке
которого у Фаины Павловны свело челюсти от ненависти, но она все-таки смогла
выдавить:
– Здравствуйте, Белла Михайловна. Это… Фаина Малютина.
Помните такую?
– О, да-ра-гая, – со своим отвратительным, протяжным
акцентом пропела женщина, которая на самом деле была никакая не Белла, а вообще
Бюль-Бюль Мусатовна, то есть Соловей Мусатовна, и, наверное, она однажды
решила, что лучше покончить с собой или назваться Беллой, чем выставлять себя
на посмешище. – О да-ра-гая, как же я ра-да, как же ра-да слышать вас! Как
вы поживаете, да-ра-гая, без-цен-ная наша?
«Ах ты, сучка усатая!»
– Насчет того, как я поживаю, я вам немного погодя расскажу,
Белла Михайловна, – голосом, не предвещающим ничего доброго, проговорила
Фаина Павловна. – Но сначала вы мне скажите: где Рашид?
Мгновенная пауза сообщила ей больше, чем слова, хотя тут же
бурным потоком полились и слова:
– Ой, ну как это – где? В Нижнем Новгороде, канэшна . –
Она всегда говорила именно так, жутко и смешно: канэшна вместо конечно . –
Он, канэшна, собирался навестить свою двоюродную бабушку в Гёкчае, вы же
знаете, что туда еще в декабре уехал брат моего мужа Максуд, однако Максуд
прислал телеграмму, что бабушке становится лучше, он сам скоро вернется, и
Рашид остался, потому что работа, вы понимаете, канэшна…
– Белла Михайловна, – с трудом вклинилась Фаина
Павловна в этот поток гортанных, протяжных, сладких, как рахат-лукум, словесных
оборотов, – я вас спрашиваю, где Рашид находится сейчас. В данную минуту!
– Ах вон вы о чем! Я вас не поняла, да-ра-гая, – хрипло
хохотнула Белла Михайловна, – вы знаете, я в последнее время стала такая
заторможенная, до меня все доходит с баль-шим трудом. Это так на меня непохоже,
я всегда была очень бойкая, как птичка! Как настоящий бюль-бюль – соловей!
Кстати, да-ра-гая, я хотела посоветоваться с вами как со специалистом. Может ли
быть, что эти явления моей забывчивости – первые признаки климакса? Как вы
думаете, у меня уже настал возраст, подходящий для климакса?
– Блядь, – громко и отчетливо сказала в трубку Фаина
Павловна, – блядь, если ты мне не скажешь, где твой поганый сын, я тебе
устрою климакс прямо по телефону! Мало не покажется!
Бюль-Бюль что-то булькнула потрясенно, потом голосок все же
прорезался:
– Да как вы… Да что вы со мной…
– Блядь, – с ненавистью повторила Фаина
Павловна, – только попробуй бросить трубку – и я сию же минуту позвоню в
милицию и сообщу, что твой ублюдок на меня напал сегодня ночью, буквально
полчаса назад, хотел изнасиловать и чуть не задушил. Если бы не соседка,
которая подняла шум, он бы убил меня, убил! Так что у меня есть свидетельница,
которая его разглядела. Вдобавок он еще и обоссал меня, я вся в его вонючей
моче, можно анализы сделать, и у меня горло все расцарапано! – кричала
Фаина Павловна, с болезненным наслаждением описывая свои реальные и вымышленные
страдания, а то, что она употребляла для этого самые грубые слова, которые
раньше и мысленно-то произнести считала для себя зазорным, еще усиливало это
наслаждение. Но самым лучшим была неведомо откуда вынырнувшая
соседка-свидетельница, это просто класс, что такое вдруг пришло ей в голову!
– Да-ра-га… – начала было Бюль-Бюль, но умолкла, словно
подавилась.
