Что бы это значило? Откуда это непременное желание стереть
его с лица земли или хотя бы добиться, чтобы Никифорову была отбита печенка?
Страшная месть за какую-то провинность еще детских лет? Ну, было дело, Юрка не
раз дрался с Тимкой Путятиным, но ведь тот, при всей своей внешней тихости, был
задирист, как бойцовый петух, а драться не умел, поэтому, как правило, получал
фингал под глазом или расквашенный нос. И еще Тимка был явно неравнодушен к
Лоре, для него ее бурный роман с Юркой был как нож в сердце… Нет, глупости,
конечно. Вся эта детская чушь не имеет к делу никакого отношения, скорее всего
Сане с самого начала до зарезу был нужен козел отпущения в деле с кассетой, но
он не мог найти подходящего идиота, а тут Юрка высунулся из своего безденежья,
как та золотая рыбка из моря, и спрашивает сладким голосом: «Чего тебе надобно,
Саня? Мальчика для битья? Получи и распишись!»
Дико и бесчеловечно… Но прошли годы, которые перемололи
Саню, как жернова, это уже не тот прежний старший брат всей дворовой мелюзги –
это бывший зек, ныне крутой бизнесмен, «новый русский», а для них, как
известно, нет ни друзей, ни приятелей: только одни партнеры и конкуренты, а
также лохи. С первыми надо сотрудничать, со вторыми – конкурировать, третьих
превращать в удобрение для сотрудничества и конкуренции. Суровые законы
капитализма в действии!
Юрий слабо усмехнулся, почувствовав, что недалек тот миг,
когда он подведет неплохую теоретическую базу под Санькино предательство и даже
готов будет его оправдать. Ох, до чего в свое время бесило Лору это его вечное
желание всех понять, проникнуть в самые потаенные мотивы каждого поступка,
найти его истоки, а значит, попытаться оправдать человека. Кто это сказал:
«Понять – значит простить»? Небось какой-нибудь Голсуорси, у него много таких
психологических постулатов! Лора ненавидела Голсуорси, его многословие, его
вывернуто-благородных героев, считала, что эти непомерно длинные книги могут
читать только дураки, ну а если Юрий их любит, значит, и он…
Юрий мрачно кивнул. Он уже не раз убеждался, что бывшая жена
частенько-таки была права. Ну кто еще, как не дурак, способен думать о
Голсуорси, оказавшись в натуральной западне?
Он стоял перед своей дверью и шарил в кармане джинсов в
поисках ключей. Какое счастье, что по причине своей патологической рассеянности
и способности забывать где попало барсетки, «дипломаты» и элементарные авоськи
он железно приучил себя носить ключи только в кармане! Иначе они остались бы в
той самой сумке вместе с паспортом.
Юрий достал ключи – и снова спрятал их. Конечно, нет проблем
остаться в квартире незамеченным: не включать свет, не шуметь, не подходить к
окну. Родителей, слава богу, нет. И, опять-таки, – слава богу: если им
дали уехать на дачу, значит, никто с них ничего не спрашивает, не заставляет
отвечать за провинности Юрия. Возможно, они даже не знают о том, что случилось
с сыном, ведь он, помнится, не говорил, когда вернется, собираясь на обратном
пути из Аммана задержаться в Москве, где не бывал уже лет пять. То есть та
парочка крепких ребят может сколько угодно сидеть в засаде, но так и не
догадаться, что в квартиру вернулся жилец.
Дело в другом. Если на него идет охота, вполне логично
предположить, что телефон прослушивается. А ему надо, до зарезу надо все-таки
позвонить Сане! Просто руки чесались набрать его номер, а с языка так и рвались
словечки, которые в другое время Юрий побрезговал бы произносить. Какая
жалость, что Саня после смерти бабушки, ненадолго пережившей Тимку, продал
квартиру и переехал куда-то в «новорусские» коттеджи на Славянской! Адрес у
Юрия где-то был, но дома в темноте не найдешь. Хорошо бы нагрянуть к нему и
лицом к лицу… Не получится. А вот телефон он отлично помнил, потому что Саня с
помощью чьих-то волосатых рук перевел на новую квартиру тот же номер, какой был
у него и раньше, по которому Юрка еще Тимке названивал в незапамятные времена.
Так что позвонить – самое разумное, вот только вопрос – откуда? Не выйдешь же к
автомату на угол, учитывая наличие бессонных стражей у подъезда!
Юрий подумал-подумал и легко сбежал на первый этаж. Нашарил
звонок на единственной двери (здесь размещалась одна квартира, и за счет этого
отгрохали просторнейший холл) и нажал на кнопку.
Дверь открылась мгновенно, словно кто-то стоял там, в
коридоре, и ждал его. Не кто-то, а хозяин, конечно, и не его он ждал, судя по
нетерпеливой, радостной улыбке, протянутым рукам… Вгорячах он даже схватил Юрия
за плечи, но тут же отпрянул, точно обжегшись:
– Ты-ы?
– Картина Репина «Не ждали», – кивнул Юрий, втираясь в
квартиру и первым делом бросая взгляд на портьеры: задернуты ли? Можно было не
проверять, конечно: кто в здравом уме будет заниматься любовью с чужой женой
без светомаскировки?! Вопрос другой: кто в здравом уме будет заниматься любовью
с чужой женой? Но это не Юрьево дело, бог им судья и покровитель, как сказала
бы Алёна…
При воспоминании о ней Юрий почему-то споткнулся, и Женька
подхватил его под руку:
– Ты что, ранен?
Юрий от изумления еще раз споткнулся:
– Ради бога! С каких щей?
Женька пожал плечами, близоруко вглядываясь в его лицо:
– Ну, ты какой-то… И пропадал сколько времени, и искали
тебя, и явился ночью…
– Это у тебя профессиональное: кругом видеть только раненых
и больных, – авторитетно объяснил Юрий, проскальзывая мимо хозяина в
комнату: известно, что, когда разговариваешь в коридоре, вовсю слышно в
подъезде, а мало ли, какая нечистая сила сейчас в подъезд забрести может! –
И кто же меня искал, интересно?
– Саня Путятин, царство ему небесное. – И Женя проворно
перекрестился. – Гарик Демченко мне говорил, что Санька и его о тебе
спрашивал, не встречался ли он с тобой последнее время, не звонил ли ты ему…
Эй, да ты что!
Юрий пошатнулся и оперся о стену. Женькины озабоченные глаза
оказались близко-близко, его сильные пальцы вцепились в запястье Юрия и
показались очень горячими.
Юрий вырвал руку:
– С моим пульсом все нормально, это просто от неожиданности.
Саня Путятин умер?! Ты это серьезно?!
– Лучше пойдем присядем. – Женя ненавязчиво подтолкнул
его к дивану. – Давай садись. Тебе чего дать: нашатыря или спиртику?
Юрий не сводил с него остановившихся глаз, и Женя вздохнул:
– Правда, правда! Санька умер, да так глупо!
– Когда? – шевельнул непослушными губами Юрий, не слыша
своего вмиг осипшего голоса, но Женька понял вопрос:
– Послезавтра девять дней. Самое время помянуть Тимкиного
братана.
Он открыл дверцу серванта и достал из-за стопки постельного
белья бутылку без наклейки, закупоренную на манер какой-нибудь микстуры:
лоскутком полиэтилена, накрепко примотанным к горлышку аптечной резинкой.
