Ничего особенного не началось. Назавтра был тот же мороз, те
же мандарины на выбор – абхазские или марокканские, потом яблоки: молдавские,
без нитратов, подешевле, или голландские, чистая химия, дороже чуть не вдвое…
Ну, словом, обычная жизнь, все, как всегда, и ничего нового дождаться Надя не
чаяла, как вдруг ее хозяин, Максуд, пришел однажды мрачнее тучи и сказал, что у
него на родине, в Азербайджане, умирает мать и надо ехать к ее одру. А вместо
себя Максуд привел племянника Рашида и представил ему Надю, сначала пробормотав
что-то по-своему, а потом переведя на русский: «Наде я верю как себе самому, и
ты тоже можешь ей верить!»
Надя сощурила свои небольшие зеленоватые глаза: по ее
мнению, Максуд вообще никому не верил, даже себе, так что его комплимент
недорого стоил! – и только потом посмотрела повнимательнее на нового
босса. Она знала о нем только, что его зовут Рашид, что он из «русских»
азербайджанцев, то есть из тех, кто переехал в Нижний давно, еще в советское
время, прижился здесь, стал практически своим, имеет постоянную прописку. Отец
Рашида держал несколько «пазиков» – маршрутных такси, а деньги в рыночную
торговлю своего шурина вкладывал просто так, чтобы не держать все яйца в одной
корзине. И сына отправил на рынок только временно, вообще-то Рашид шоферил на
одной из отцовских маршруток.
С первого взгляда рядом с широкоплечим толстяком Максудом он
показался Наде довольно-таки невзрачным: небольшого ростика, тщедушный,
узкоплечий, с длинным смуглым лицом и унылыми усами. Только глаза у него были
красивые – нет, очень даже красивые: большие, удлиненные, с длинными нарядными
ресницами, жгуче-черные. Не темно-карие, как обычно, а именно черные,
бархатные. Чудо что за глаза, никогда таких глаз у мужчины Надя не видела! А
еще она никогда не видела, чтобы мужчина так смотрел на нее… так смотрел!
Максуд что-то еще бубнил, но ни Рашид, ни Надя его не
слышали: неотрывно смотрели друг на друга.
«Чего он так выставился? – смятенно думала Надя,
невольно одергивая куртку. – Может, у меня что-то не так? Может, тушь
потекла?» А Рашид потом признался ей, что, оказывается, никогда в жизни не
видел такой красивой женщины, с такими нежными светлыми кудряшками и зелеными
глазами – будто молодые листики, и с таким задорным носиком, и прекрасным
большим ртом, который ему сразу захотелось поцеловать…
Выслушав этот букет комплиментов, Надя смущенно опустила
глаза, сама не зная, смеяться ей или плакать. Потому что волосинок – тонких,
легоньких, бесцветных – на ее голове было раз-два и обчелся, а то, что днями
приходилось стоять в шапке или в теплой оренбургской шали, отнюдь не
способствовало их росту. И глаза у нее были так себе – маленькие, узенькие, не
то что у Рашида. Реснички – да их днем с огнем не сыщешь! Рот был слишком велик
для маленького малокровного личика и, честно сказать, делал Надю похожей на
лягушку – увы, не на Царевну!.. И тогда, и потом – все время ей казалось, будто
Рашид, с восхищением устремляя к ней свои дивные глаза, видит вовсе не Надю
Рогозину, а кого-то совсем другого: молодку с волной буйных кудрей, с
колдовским блеском зеленых глаз и со ртом, зовущим к поцелуям…
И сейчас, стоя перед ним и жалко, некрасиво плача, она
словно бы хоронила это прелестное существо, словно бы себя хоронила – ту, какой
ее никто не видел, не мог увидеть, а вот Рашид с этой своей безумной любовью с
первого взгляда – смог, рассмотрел под лягушечьей кожей Царевну, но теперь… что
же теперь? Неужели опять придется напялить на себя скользкую, холодную кожу – и
все из-за того, что его матери непременно захотелось женить сына на
нераспочатой дурочке?!
И, главное, как будто она раньше не видела, к чему дело
идет! Ведь Рашид наотрез отказался спать с Надей, хотя она не раз и не два
недвусмысленно заявляла, что не прочь. Он с первой минуты хотел на ней
жениться, для него она была – белая голубица, невинная девица, одна-единственная,
желанная… А его мать, хитрая, черномазая, усатая, не противилась сыну нарочно,
не желая восстанавливать его против себя, но в последнюю минуту, когда совсем
уже дело было слажено, вдруг заявила: женишься на неверной только через мой
труп, если она – не невинная девушка! У нее, мол, должна быть справка от
гинеколога, да еще потом какие-то там родственницы должны удостоверить
девичество, осмотрев невесту накануне брачной ночи, ну а после требовалось,
само собой, предъявить девственную кровь на простыне.
Вот поганка! Как будто можно остаться девственницей в
сорок-то лет, да еще на Мытном рынке! Нет, ну в самом деле: хоть иди да
зашивайся. Только знать бы, куда идти…
– Надечка… – нерешительно шепнул в самое ухо Рашид, и от его
ласкового голоса, от жаркого дыхания у нее подкосились ноги, а к горлу подкатил
новый приступ рыданий: да неужели, неужели придется с ним расстаться?! –
Надечка, ты не сердись на мать, она воспитана в своих правилах, и ей главное,
чтобы эти правила были соблюдены. Понимаешь, она ведь не хочет, чтобы мы с
тобой расстались, ты ей очень нравишься, она говорит, что мне с моим характером
как раз и нужна такая женщина, чтоб держала меня в руках. Как бы вторая мать…
Надя скрипнула зубами. Вот старая сука, ну не могла не
уколоть, не напомнить об этой разнице в возрасте между сыном и его «джаным»!
– Ничего себе – не хочет разлучить! Она же фактически
запретила тебе жениться на мне!
– Не на тебе… – Снова этот вздох, от которого у нее
подкашиваются ноги. – Не на тебе, а на женщине. Просто на женщине, понимаешь?
– Но я ведь женщина! – Надя уже рыдала в голос. –
Я не смогу стать другой!
– Сможешь, – выдохнул он прямо ей в ухо. Отстранил от
себя, с любовью заглянул в заплаканные, распухшие глаза. – Совершенно
случайно нашел вдруг у себя рекламу центра пластической хирургии «Ваш новый
образ».
– Ты что, хочешь, чтобы я изменила внешность? – сквозь
слезы усмехнулась Надя. – До неузнаваемости? Чтобы нам удалось одурачить
твою маманю? Да, одурачишь ее, как же, она в яйце иголку увидит!
– Спаси Аллах! – ужаснулся Рашид. – Я не хочу,
чтобы ты изменила свою внешность! Мне очень нравится твоя внешность! Но,
по-моему, мать сама хочет, чтобы ее немножко одурачили. Ведь там, в этом центре
пластической хирургии, делают редкие операции: там зашивают у женщин то… ну, ты
понимаешь.
Что ее всегда умиляло в Рашиде, так это его способность
мгновенно, по-девичьи краснеть, разговаривая на всякие такие темы. Ну а Надя
давным-давно разучилась краснеть и предпочитала называть вещи своими именами.
– То есть целку восстанавливают, что ли? – спросила
недоверчиво. – Была шлюха, стала девочка – так?
