– Степана Андреевича позовите, пожалуйста.
– У нас такого нет.
Показалось или в голосе проскользнула нотка грусти?
Юрий кивнул сам себе. Конечно, нет. Зачем он звонит?
Бусыгина небось сразу перевели из этого ИТУ, где все было схвачено и куплено, в
какие-нибудь северные вятские дали, куда Макар телят не гонял. Чужанин
расстарался для старого дружка, нет сомнения! И попытка Юрия оправдаться в
глазах Бусыгина напрасна…
– Значит, нет Степана Андреевича? Ну, извините.
– Степана Андреевича у нас нет, – повторила
женщина. – Зато… Зато у нас есть Андрей Степанович. Может, ему что-то
передать?
Мгновение Юрий недоверчиво смотрел на трубку, отстранив ее
от уха. Потом сказал:
– Передайте, чтобы обязательно посмотрел «Итоги дня».
Скажите, там будут танцевать «Черное танго». Третий канал, через десять минут
начало. – И положил трубку.
– Какое танго? – удивился вахтер. – Сегодня по
«Итогам» должен быть этот француз, как его? Который не пьет одеколон?
– Заменили француза, – сказал Юрий. – Конкурсом
современных черных танго заменили. Очень рекомендую, оторваться невозможно!
И пошел к выходу.
Он немножко запутался в турникете, но только потому, что был
слишком занят своими мыслями, не знал, то ли смеяться, то ли негодовать.
«У нас есть Андрей Степанович…» Стало быть, Бусыгина не
сослали ни в какие вятские дали – он вернулся в родное ИТУ, в свою отдельную
камеру, где, конечно же, есть и телевизор, так что можно не сомневаться: ему
успеют сообщить о звонке до начала передачи. Итак, несмотря на то что его взяли
«в свободном полете», для Бусыгина ничего не изменилось. Чужанин не посмел его
тронуть. Или Степа чем-то откупился от старого дружка? Интересно, чем? А еще
интересно узнать, насколько правдивы были все его откровения на Верхне-Волжской
набережной? Не может ли статься, что смертельная вражда Бусыгина и Чужанина
существует лишь в воображении таких легковерных идиотов, как Юрий Никифоров?
Эти два жернова вращались, вращаются и будут вращаться,
перемалывая всё и вся. Юрий – лишь зернышко, попавшее между ними. Но, может
быть, он окажется не зернышком, а маленьким камушком, который, пусть на время, замедлит
вращение этих неумолимых жерновов?
Будущее покажет. Знать бы, сколь долго оно продлится, это
его будущее…
Юрий наконец-то пробрался сквозь турникет и чуть не
задохнулся от порыва ветра, ударившего в лицо.
Ничего себе! Весь день копилась гроза, неужели сейчас
разразится? Экие тучи бегут по небу! Надо поскорее добраться до дома, пока не
ливануло.
Он перебежал пустую площадь и увидел женскую фигуру, которая
отошла от ограды Средного рынка и заспешила ему навстречу.
Алёна! Все-таки не ушла!
– А баба Варя? – спросил он, обнимая девушку и улыбаясь
в запыленный рыжий шарфик, прикрывавший ее голову.
– Я ее домой спровадила. Поклялась страшной клятвой, что
ночевать вернемся к ней, она и помчалась со всех ног борщ разогревать.
– К ней ночевать? – пробормотал Юрий. – Диванчик у
нее… тесноватый.
– Так это ж хорошо, – усмехнулась Алёна ему в грудь.
– Ну, так оно…
Алёна отстранилась, тревожно заглянула в лицо:
– Все в порядке? Все удалось?
Юрий похлопал себя по груди:
– Видишь? Я гол как сокол. В смысле, беден, как Лазарь!
Деньги уплачены, гарантии даны. Не знаю, конечно… может, этот господин в
последнюю минуту даст задний ход, но пока что настроен очень решительно.
– Он просмотрел кассету?
– Естественно.
– И как?
– Как надо. Нет, он не сойдет с дистанции! Дядька крепкий.
Говорит: «Картинка внушительная, а вот звукоряд слабоват. Если убрать эти
голоса и вопли, эффектнее будет».
– Как же без звука? – удивилась Алёна.
– Погоди! Я ему: «Как же без звука?» Он: «Зачем без звука?
Сейчас что-нибудь придумаем!» Посидел, посопел – он толстый такой, даже
круглый, – потом сунулся в свой стол и достал аудиокассетку. «Вот, –
говорит, – презабавная запись. Сделана на одной дружеской пирушке.
По-моему, это то, что надо». И включил магнитофон.
– А там что? – с любопытством спросила Алёна.
– Там песня. Такая приблатненная песенка в исполнении…
– Чьем?
– Угадай с трех раз!
– Чужанина, что ли?
– Ну да. Это, конечно, не танго, но подходит классно!
– А какая песня-то?
– Постой…
Юрий несколько раз топнул, ловя ускользающий ритм, потом
воздел руку, указуя на огромный серый плакат, из числа тех, что были недавно
развешаны по городу, точнее, над городом на деньги партии «Верное дело», и
запел:
Вы не вейтеся, черные кудри,
Над моею больной головой.
Я сегодня больной и бессильный,
Нету в сердце живого огня.
– Юрка! – расхохоталась Алёна. – Ты что,
серьезно?! Сам Чужанин такое поет?
– Клянусь! Таким тоненьким, противненьким голосочком!
И продолжал:
Вот настанет печальное утро,
Будет дождик с утра моросить.
Ты услышишь протяжное пенье,
Как меня понесут хоронить.
Из друзей моих верных, наверно,
Ни один не придет провожать.
Только ты лишь, моя дорогая,
Будешь слезно над гробом рыдать…
Раскат грома оборвал его слова. Белая стрела пронзила небо,
и клуб пыли взвихрился вокруг.
– Ой, бежим скорее! – испуганно вскрикнула
Алёна. – Ураган, что ли?
Они ринулись к остановке, но замерли посреди площади, когда
ветром вдруг перекрестило провода и на рельсы посыпались белые искры.
Метнулись обратно, к рынку. Ветер бил по ногам, по лицу колючей
пылью, щебнем, не давал шагу ступить. Казалось, он дул со всех сторон.
– Конец света, что ли? – пробормотал Юрий, пытаясь
оглянуться и понять, куда бежать.
Но это был не конец света, который, как известно, намечался
на август. Это был один из ураганов, на которые таким щедрым оказалось нынешнее
лето, – налетавших внезапно и так же внезапно устремлявшихся прочь, к
очередному месту бесчинства.
Ветер скомкал тучи, и на землю упали первые капли дождя.
