— Ну… не знаю… Может, Катерине это не понравится!
— Она умерла, — напомнила я.
— И чего? — возмутилась Медведева. — Значит, можно ее бумаги мусолить? Там пометка есть, в углу. «Маше лично. Переслать Алле». Ладно, держи, я уже напечатала!
— Зачем Бочкина впутала в это тебя? Могла сразу письмо Константиновой отослать, — запоздало удивилась я.
Маша почесала кончик носа.
— Не знаю. Наверное, она думала, что Луся ее адрес в игнор поставила. А от меня она спокойно письмо вскроет.
— Ты отослала Алле записку? — спросила я.
Ноутбук издал тихий звук, Медведева постучала пальцем по правому углу экрана и взвизгнула.
— Ох! Мама! Часы-то тикают! Меня казнят! Ой-ой-ой! Надо скорей думать-думать! Так нечестно! Секунды скачут! Нууу!
— Успокойся, — велела я, — в чем загвоздка?
— В задачке, — прохныкала Маша, — я разболталась с тобой и совсем про викторину забыла, наверное, я не права, не умею отношения строить, о себе в последнюю очередь думаю! Вот счастья и нет! Вечно я под него прогибалась!
— Прочитай задание вслух, может, я помогу, — предложила я.
— Нет, тут нужен умный человек, — затрясла кудрями Маша.
Я решила не обращать внимания на ее хамство.
— Давай все же попробую. Хуже не будет.
Маша бросила взгляд на телефон, потом на компьютер, покусала нижнюю губу и быстро сказала:
— Ну хорошо. Вопрос такой: «В Карфагене некоторые жители носили на груди изображение попугая, кем они работали?» Я ответила: дрессировщики птиц. И мимо.
— Эти люди торговали пернатыми, — предположила я, — ответ-то сразу напрашивается.
Маша шмыгнула носом.
— Первое правило: никогда не пиши то, что в первую секунду пришло в голову. Продавец — очень просто. Я не в первом туре, где задают элементарные вопросы!
Я достала телефон и соединилась с Коробком.
— Значок с попугаем? — удивился Димон. — В Карфагене, ща, уно моменто… сакраменто… ничего такого тут про Карфаген не указано. Тот, кто задал загадку, сам ее придумал! Значит, ответа нет.
— Есть, — вздохнула я, — надо лишь понять, как думал ее составитель.
— Переводчик, — прозвучал издалека голос Умки, — логично получается. Попугай может выучить любой язык.
— Напечатай «переводчик», — посоветовала я Маше.
Та поежилась.
— А вдруг мимо?
— Других вариантов нет, рискни, — настаивала я, — не выйдет, еще поищем.
Медведева насупилась, но послушалась. Ноутбук снова издал короткий звук, изображение часов погасло, зато в левом углу появилась роза.
Маша прижала к груди кулачки.
— О! Я выиграла! Теперь мне пришлют новую уточку.
Манекенщица захлопала в ладоши и бросилась к полке, на которой стояла копеечная игрушка самого непрезентабельного вида — косорылый утенок из простой резины цвета перезрелого лимона. Таких уродцев выпускали во времена моего детства, помнится, я в возрасте лет семи-восьми купалась с подобной птичкой в ванне, внутрь утенка попала вода, он начал издавать противный запах, и бабушка безжалостно отправила моего компаньона по банным процедурам в помойку.
— Уточек надо ставить в квартире на определенное место, — говорила Маша, — на кухне, в спальне, так велит администратор викторины.
Я очнулась.
— Очень интересно. Вроде Алла тоже играла в эту викторину, но сразу бросила.
Маша ответила:
— Не знаю! Мы на эту тему с ней не беседовали! Может, и так! Извини, я на работу опаздываю! Собираться пора.
Глава 12
Сев в машину, я сразу позвонила Димону и рассказала про беседу с Машей.
— Интересная история, — протянул Коробок. — Теперь о Зинаиде Митко. Она проживает на Кипре в доме, который купил Павел. Он жену не навещает, ни разу не побывал на острове, хотя лететь туда всего ничего.
— Вероятно, Андрей Болотов прав, — подхватила я, — Зинаида приревновала мужа к актрисе и отомстила ей. Обрати внимание, не убила, а изуродовала лицо.
— Иезуитский план, — согласился Коробков, — Алла лишилась всего, что имело для нее ценность. Вот бедный мужик! С детства ему не везет.
— Ты о ком? — не поняла я.
— О Болотове: он рано потерял родителей, в десять лет Андрей попал в интернат и там стал жертвой педофила Олега Белобородова, — пояснил Димон, — Белобородов работал в детдоме воспитателем, он испытывал страсть к юным мальчикам.
— Мерзавец выбрал самую незащищенную категорию детей, — возмутилась я, — им было некому пожаловаться.
Димон откашлялся.
— Похоже, Болотов был секс-игрушкой развратника пару лет, но потом он подрос, Олег потерял к воспитаннику интерес, переключился на другого мальчика, Романа Калезина. Однако в данном случае негодяй ошибся в выборе. У Калезина был семнадцатилетний брат Кирилл, который навещал Рому, тот все рассказал ему, старший Калезин побежал в милицию, но Олег остался на свободе.
— Почему? — возмутилась я.
— Коллектив интерната, все от нянечки до директора, встал на защиту Белобородова, — пояснил Димон, — ему дали такие характеристики, что хоть в папы римские выбирай. Дети тоже вступились за воспитателя. Калезин был двоечник, хулиган из категории так называемых трудновоспитуемых. Все твердили, что Роман решил отомстить преподавателю, который проявлял по отношению к нему разумную строгость. У Белобородова были жена и двое сыновей, они испытали шок, услышав, в чем обвиняют отца семейства, и потребовали наказать Калезина за клевету. Медицинская экспертиза не нашла у паренька следов насилия.
— Вот маленькая сволочь! — возмутилась я. — Оговорил педагога.
— Роман не успокаивался, — продолжал Димон. — Он утверждал, что самого акта не произошло, но Белобородов трогал его в разных местах и вел развратные речи, показывал эротические картинки. Школьнику уже никто не верил. И тогда его брат Кирилл достал из рукава козырь. Он заявил, что иногда, в нарушение всех правил, тайком пробирался в интернат по ночам, чтобы пообщаться с Ромой. Однажды он увидел, как Андрей Болотов идет в кабинет к воспитателю. Кириллу стало интересно, зачем мальчик после полуночи направился к Олегу, он прильнул к замочной скважине и стал свидетелем сексуальных утех педофила.
Болотова отправили на обследование, он плакал, умолял его не трогать, говорил, что Кирилл врет, хочет помочь младшему брату, но директор детдома сурово сказал:
— Ты обязан помочь оправдать честного человека! Больно тебе не будет.
Рыдающего Андрея отвезли в больницу. Вернулся он оттуда еле живой. В заключении, данном уважаемым доктором Натальей Красавиной, четко было указано: «Следов изнасилования нет».
