– Представляю ее состояние после прочтения объяснений в любви от Ренаты, – мрачно сказала я, – дальше дело техники, она просто проследила за мужем. Не мог бы ты выключить телик?
Коробок кивнул в сторону экрана.
– Видишь этого кабана?
– Актера, который изображает милиционера? – хмыкнула я. – У него плохо получается. Ну почему режиссер шоу считает зрителей идиотами, способными проглотить любое телеварево? Неужели нельзя было позвать в эфир настоящего милицейского начальника!
Димон скривился.
– Он всамделишный. Я отлично его знаю, сталкивались пару раз.
Я поразилась:
– Врешь! Посмотри, у него на пальцах три золотые печатки и часы дорогущие, ментовского оклада на такое не хватит. Он что, дурак? Или ничего не боится, поэтому сел перед камерой, обвесившись дорогими вещами?
– Идиот, – абсолютно серьезно ответил Коробок, – и всегда несет чушь.
– Похож на хряка, – вздохнула я, – сколько ему лет?
– Чуть больше сорока, – пояснил хакер, – женат на дочери ну очень чиновного человека, тот зятю карьеру выстилает. Ну-ка, послушаем, о чем соловей каркает.
Димон схватил пульт, в кабинете зазвучал уверенный бас:
– Уж так обсасывали этот вопрос, что странно, зачем его в своей передаче снова обсосать захотели. Что касается вопроса, то я могу его прояснить путем объяснения. Милиционер прибежал не тогда, когда начали избивать потерпевшего, а когда потерпевший стал давать сдачи нападавшему и был ошибочно принят сержантом за нападавшего, а не потерпевшего. Не надо сосать одни глупые ситуации! Да, наш сотрудник припозднился, торопясь к месту избиения, но потерпевшему следовало быть потерпевшим, а не превращаться в нападавшего путем дачи сдачи. Если ты даешь отпор, то сам делаешься стороной нападения. Это ж ясно!
– Постойте! – остановил златоуста ведущий шоу. – Значит, если меня в темном углу начнут бить, я не должен отбиваться? Надо лечь на землю и ждать приезда патруля?
Милиционер поднял толстый, украшенный печаткой палец.
– Вот именно. Иначе возникает путаница с определением пострадавшего. Не мешайте работе органов, сидите тихо, и вас никогда не обвинят.
– Минуточку, но пока милиция приедет, меня убьют! – возмутился ведущий.
– Всех последствий нельзя учесть, – кивнул мент, – но не надо провокаций, не следует сейчас поворачивать вопрос так, что сотрудники не спешат на помощь налогоплательщикам. Они гонятся за секундой минутой. Почему телевизор всегда сообщает страшное про милицию? Несправедливость вашей оценки возмущает, лучше говорить пореже, но почаще правду. Вернемся на десять лет. Плохо тогда было? Сейчас можно признать: очень. А на данный момент процент довольного населения резко пошел вверх по отношению к дроби сердито возмущенных милицией. Имею живой пример, вот тут мне справочку подготовили, желаю ее зачитать добуквенно. Кха, кха. Итак. Некоторое время назад в орган районного отделения обратилась гражданка Л, у которой из домашней ванны во время похода в магазин за сметаной украли десятичасового младенца по имени Пиркумкакель!
– Офигеть! – захихикал Димон.
Я замерла с вытаращенными глазами. Действительно офигеть! Неужели это правда? Я не ослышалась?
– Наши сотрудники оперативно нашли Пиркумкакеля, – говорил милиционер, – вернули ребенка счастливой матери, о чем в специально составленной анкете имеется стопроцентно положительная оценка. Вот можете удостовериться в личной подписи Пиркумкакеля! Он тоже подтверждает свое счастливое избавление и благодарит состав российской милиции.
– Десятичасовой младенец умеет писать? – с самым серьезным видом спросил ведущий.
– Вы ж знаете современных детей, – отмахнулся начальник, – они появляются на свет с компьютером в зубах.
– Ну такого пассажа я от него не ожидал, – захохотал Димон.
Я старалась прийти в себя. А ведь «кабан» не врет, в нашу квартиру звонил юноша в форме, представлялся человеком из центра по изучению… э… не помню… что-то связанное с улучшением работы милиции, и я заполнила анкету, поставила крестик в какой-то графе и расписалась.
– Телик смотрите? – спросил Федор, входя в кабинет.
Сегодня Приходько был одет в темный костюм и светлую рубашку с галстуком, он почему-то показался мне намного старше, чем вчера, взгляд у практиканта потерял наивность, а на лице больше не играла дурашливая улыбка.
– Чеслава ждем, – ответил Димон, – он задерживается.
– Он не придет, – неожиданно сказал Федор, – ни сегодня, ни завтра.
– Отпуск взял? – поразилась я. – Почему нам ничего не сказал?
Приходько сел за стол.
– Чеслав больше не шеф нашей бригады, он переведен в другое место.
– Какое? Почему? – одновременно спросили мы с Димоном. – А кто вместо него? Что случилось?
Федор откинулся на спинку кресла.
– Ребята, простите за глупый спектакль. Прикинуться практикантом не моя идея, мне велели познакомиться с вами, так сказать, изнутри. Чеслав говорил, что вы суперпрофи, рад, что он был прав. Теперь ваш босс я.
– Ты? – подпрыгнула я. – Со своей идиотской спиной?
Приходько засмеялся.
– Как тебя злили слова: «Спиной чую»! Я все ждал: ну когда ты туповатого практиканта по лбу треснешь?!
Второй раз за последние полчаса я потеряла дар речи. Федор будет нашим шефом?
– Куда перевели Чеса? – тихо спросил Димон.
Приходько чуть наклонил голову.
– Не знаю. Зато могу рассказать другое: бригада расширится, с понедельника придут новые сотрудники. Дмитрий будет начальником техотдела, Татьяна – руководителем оперативно-следственной части. Это серьезное карьерное повышение, не скрою, я рекомендовал вас, уж не подведите, ребята.
– Я не умею командовать людьми, – испугалась я.
– Научишься, – не моргнул глазом Приходько.
– Не хочу сидеть в офисе, мне нравится работать в поле, – заныла я.
– Никто у тебя практики не отберет, – пообещал Приходько, – идите домой, отдыхайте субботу с воскресеньем, в понедельник в девять утра жду… Да, чуть не забыл! Татьяна, поскольку ты теперь босс, то тебе присвоен номер.
– Номер? – озадаченно повторила я. – Какой такой номер?
– Будешь подписывать необходимые бумаги как агент ноль тринадцать, – объявил Федор. – Ну, пока, ребята!
В полном недоумении я выскочила в коридор и спросила у последовавшего за мной Димона:
– Агент ноль тринадцать? Это глупая шутка Приходько?
– Не знаю, – хмыкнул Коробок, – вообще-то он произнес это с очень серьезным видом.
– Мне не нравится цифра, – закапризничала я, – тринадцать не самое хорошее число!
