Я пошла по широкому проспекту, вспомнила недавно услышанное выражение «зуб тупости» и невольно улыбнулась. Вот в этом случае молодая мамаша права: у некоторых людей прорезаются именно зубы тупости, мудрости у них нет ни капли.
Антонина Семеновна не захотела открыть дверь незнакомке.
– Вы кто? – бдительно поинтересовалась она.
– Татьяна Сергеева, – представилась я, достала из сумки удостоверение и поднесла его к глазку.
– Милиция? – тревожно отреагировала Макарова. – А ну как я сейчас в райотдел позвоню и поинтересуюсь, работает ли у них такая сотрудница?
– Я приехала из Москвы, – терпеливо объяснила я. – У вас есть племянница Елена Киселева?
– Двоюродная она мне по бабкиной линии, – сбавила агрессию хозяйка.
– Уж простите, я привезла вам плохую новость, – нехотя произнесла я, – Лена умерла.
Загремели замки, залязгали цепочки, дверь приоткрылась, из щели высунулась рука, очень напоминающая птичью лапку.
– Давай корочку, – потребовала она.
Я, нарушив служебную инструкцию, протянула бордовую книжечку. Железная дверь захлопнулась. Некоторое время на лестнице стояла тишина. Потом снова раздалось лязганье, и я увидела бабулю, румяную, словно свежеиспеченный кекс.
– Заходи, – приказала она, – раздевайся аккуратно, руки вымой с дороги, а то эпидемия ходит. Я потом на тебя мирамистином брызну, для надежности.
Глава 22
Я покорно вытерпела дезинфекцию и была допущена на кухню. Двери в комнаты старушка на всякий случай закрыла. То ли у нее в квартире было неприбрано, то ли она не хотела демонстрировать чужим глазам накопленное добро.
– Ленка померла? – довольно равнодушно спросила она, указывая мне на табуретку.
Я села и кивнула.
– Царствие ей Небесное, – перекрестилась Антонина Семеновна. – А от меня чего надо?
– В случае подозрительной смерти принято опрашивать родственников, – вздохнула я. – У Елены никого, кроме вас, нет. Еще раз извините за доставленные переживания, но таковы формальности.
Антонина Семеновна совершенно не казалась расстроенной.
– Спрашивайте, коли надо, но мы не сильно дружили.
– Похоже, вас не очень удивила кончина племянницы, – не выдержала я.
– Родство дальнее, – кивнула Макарова, – а у Ленки в голове всю жизнь ветер гудел. Ей везло, выскакивала сухой из воды, мать хорошая досталась, потом муж золотой, дочка славная, несмотря ни на что, получилась. Сколько же фартить может? Господь справедлив: детство счастливое – зрелость печальная, в молодые годы глаза выплакал – в старости сыром в масле кататься будешь. Баланс соблюдается.
– У Лены были проблемы с дочерью? – ухватилась я за нужный крючок.
– Кто сказал? – по-птичьи склонила голову набок старушка.
– Вы, – отрезала я, – «дочка славная у нее, несмотря ни на что, получилась». А на что смотреть надо было?
Антонина Семеновна поджала губы.
– Я о родных не сплетничаю.
– Жаль, – вздохнула я, – можете потерять квартиру.
Глаза Макаровой чуть сузились.
– Квартиру? Какую?
Я поерзала на жесткой табуретке, потом без приглашения пересела на небольшой диванчик у окна и заявила:
– Лена и Аня внезапно скончались обе. Родственников, как я уже упоминала, кроме вас, у них нет.
– Мне восьмой десяток пошел, – занервничала Антонина, – живу на пенсию, еле-еле себе на похороны наскребла. Киселевых хоронить не могу.
– У покойных есть квартира в Москве, – продолжила я. – Если не найдется наследников, она отойдет государству вместе с мебелью и остальным добром.
– Как не отыщется! – пришла в возбуждение Макарова. – Я вот она!
– Вам придется доказывать родство, – сказала я, – предъявлять документы.
Старуха бодро убежала из кухни, вернулась назад, принесла с собой несколько фотоальбомов и начала перелистывать страницы, тыча пальцем в снимки. Я терпеливо ждала нужного момента, и он настал.
– Это Ленка, – сказала Макарова, в очередной раз перевернув страницу, – ее сюда, в Бодольск, отправили грех скрыть. Забеременела она.
– Рановато девочка решила обзавестись потомством, – подначила я Антонину.
– Спуталась с парнем, – забыв о своем принципе не сплетничать про родню, зачастила старуха, – он был из обеспеченной семьи, москвич, студент. Ленка понадеялась, что у них семья сложится. Это ей Наташка, дура, в башку вбивала. Мать у Ленки тупее многих была, у самой личная жизнь наперекосяк ехала, вот она и пела девочке с малолетства: «Главное – муж. Найдешь хорошего человека, держись за него, остальное приложится».
Я ей раз сказала: «Туся, ты поступаешь глупо. Ребенка надо нацеливать на учебу».
Но разве свой мозг в чужую голову вложишь? И вот результат, Ленка забеременела в шестнадцать. Натка перепугалась и сюда девку отправила, чтобы в Москве соседи не судачили да в школе ярлык «шлюха» не приклеили. Ната надеялась малыша в роддоме оставить, аборт они опоздали сделать, Лена призналась, когда на пятый месяц потянуло.
– И вы приняли девочку? – с недоверием спросила я.
Антонина махнула рукой.
– Мать моя, Пелагея, была жива, она ее и пригрела, я дома в те года редко появлялась, моталась по командировкам.
Лена родила девочку и уехала в Москву, никому не нужным ребенком занялась Пелагея Ильинична. Она заперла малышку в квартире, не водила ее гулять, не показывала врачу, не рассказывала никому о девочке.
– Вот странно, – не выдержала я.
Антонина махнула рукой.
– Старая закалка. У мамы в голове занозой засело, что ребенок, рожденный вне брака, – грех, позор, его скрывать надо. Ну и конечно, к старости у нее ум повредился, вот она и не разрешала Ане даже из комнаты выходить, девчонка одна в четырех стенах сидела, старыми газетами играла.
– Почему Лена не оставила дочь в роддоме? – поразилась я. – Похоже, она не слишком любила малышку.
– Пелагея запретила, – сердито сказала Антонина. – Мать у меня властная была, с ней не поспоришь. Родить без мужа грех, но бросить ребенка еще грешнее. Вывод: воспитывай выблядка тайком.
– Чудовищная история, – ужаснулась я, – бедная Аня.
– Пелагея ее кормила, поила, – встала на защиту матери Макарова.
– В комнате запирала, на улицу не выпускала, – не успокаивалась я, – собаку и ту во двор выводят.
Антонина пожала плечами.
– Мама так решила.
– А Лена с Наташей? Они почему не вмешались? – разозлилась я.
– Натка умерла за день до того, как Ленке восемнадцать исполнилось, – пояснила Антонина, – а девчонка мужика приличного нашла, замуж за него собиралась. Был ей резон про первую беременность рассказывать? Мне подфартило, в Питере на работу взяли, я из Бодольска съехала.
