Имя подействовало на меня как ожог крапивой.
– Кто такая Марина?
– Юрьева, – объяснила бабушка, – заведующая грудничковым стационаром.
– Здесь есть места для тех, кто только появился на свет? – поразилась я.
– Не все здоровыми рождаются, – пояснила санитарка, доставая из кармана халата сигареты. – Куришь?
– Нет, спасибо, – отказалась я от любезного предложения.
Варвара Николаевна с наслаждением затянулась.
– Чего притихла? Если дома больной мальчик, небось намоталась по больницам, понимаешь, всякое бывает.
Я прилежно исполняла роль матери сына-инвалида.
– Верно, да только начинаешь сомневаться в Божьей доброте, глядя на крохотный гробик.
Варвара Николаевна быстро поднесла ко лбу правую ладонь, сложенную щепотью.
– Не богохульствуй. Все наоборот. Вот этот, новорожденный из третьей палаты, ну, за которым джип приехал. У него синдром русалки был. Редкая напасть, я много лет в санитарках, а с такой впервые столкнулась.
– Синдром русалки? – переспросила я.
Санитарка выпустила из рта очередную порцию дыма.
– Ноги вместе срослись, получилось что-то наподобие хвоста, оттого так и называется. Марина Осиповна даже студентов привозила, показывала им патологию, да и врачи сбежались: люди о таком только в учебниках читали, а в натуре не видели. Юрьева молодым говорила, что подобных детей на земном шаре можно по пальцам пересчитать.
– Вместо того чтобы устраивать из несчастного ребенка шоу, следовало созвать консилиум и разъединить бедняге ножки, – возмутилась я, – сейчас даже сиамским близнецам делают операции.
– А того ребенка никак нельзя переделать, – вздохнула Варвара Николаевна. – Костей у него нет, выделительных органов тоже, как ему жить? Ни ходить, ни сидеть в инвалидной коляске он не сможет, в придачу еще букет болезней. Родители его домой не повезли, не захотели никому показывать, небось соврали, что в родах умер. Но не бросили, сюда пристроили, правда, не навещали. Марина Осиповна объясняла студентам: «Такие дети редко доживают до года. Хотя в Америке был случай десятилетней малышки». Одна девчонка и ляпнула: «Зачем их в живых оставлять? Мучить ребенка и отца с матерью? Сделать укол и сказать, что появился на свет мертвым».
Остальные на нее накинулись, давай фашисткой обзывать, чуть не передрались. А Марина Осиповна им и говорит: «Впереди у вас летняя практика, нам всегда нужны нянечки и санитары. Оформлю вашу группу во второй корпус, поработаете там два месяца, а потом снова на морально-этические темы поспорим».
Варвара Николаевна аккуратно погасила окурок и пояснила:
– У нас второе отделение самое тяжелое – лежачие да безумные. Не права ты, по доброте Господь русалку к себе прибрал.
– Замечательно, – не удержалась я, – но возникает вопрос: зачем Создатель допустил появление на свет инвалида?
– За грехи родительские, – строго пояснила Варвара Николаевна, – это им сигнал: подумайте о своей жизни, неправильно вы ее проводите, неужели огромные деньги честно заработали?
Меня почему-то задели размышления старухи, и я вместо того, чтобы идти по своим делам, продолжила спор:
– Здорово у вас получается! Отец с матерью наподличали, а расплачивается невинный малыш, умер-то он, а не взрослые.
Варвара Николаевна сложила руки на груди.
– У тебя правда ребенок есть?
– Конечно, – поспешила я заверить санитарку.
– Что-то не похоже, – протянула бабушка, – или ты плохая мать.
– Нормальная, – быстро ответила я, – как все.
– Все разные, – сурово сказала Варвара Николаевна, – но настоящая мамочка знает: нет хуже наказания, чем несчастье с малышом.
Я не успела возразить: из морга высунулся мужчина и пробасил:
– Николаевна, на цветы сдавала?
– А как же, – кивнула санитарка.
– Сколько не пожалела? – спросил медбрат.
– Тысячу, – гордо сообщила старуха.
– Ну ты даешь, – щелкнул языком мужик, – у меня только сотня в заначке.
– Ты Степаниду Андреевну не знал, можешь на венок не тратиться, – успокоила его Варвара Николаевна.
– Правильно, – обрадовался медбрат и исчез.
– Собираете деньги на похороны Гвоздевой? – спросила я.
Варвара Николаевна начала креститься.
– Святая женщина, это ее молитвами наша больница возникла. Они с Юрием Игоревичем милосердные врачи, столько добра людям сделали, не о себе думали, о детях несчастных да их родственниках. Мы и хотим от патологоанатомии венок послать.
Варвара Николаевна прищурилась:
– Что, плохо тебе?
Вопрос показался мне не относящимся к делу, но требовал ответа.
– Не очень хорошо.
Санитарка поманила меня пальцем:
– Нагнись.
Я послушно исполнила просьбу, и старуха зашептала мне почти в самое ухо:
– Опоздала ты. Сейчас уж не помогут. Где раньше была?
Я выпрямилась:
– Вы о чем?
Варвара Николаевна округлила глаза.
– Поговори с Надей Соломатиной, скажи, я отправила, может, она придумает чего. Надюша все может. А мне пора, заведующий за перекур обругает, он у нас языкатый.
– Где искать Соломатину? – спросила я.
Санитарка поджала губы и прошипела:
– Не ори! На гардеробе она сидит, в главном корпусе, у фонтана, одноразовые тапки выдает.
У меня сильно развита интуиция. Тихий внутренний голос монотонно забубнил: «Иди, Таня, иди». Я вежливо попрощалась с Варварой Николаевной и поспешила в главный корпус. Идти оказалось недалеко, через пару минут я очутилась в гулком холле.
Я ожидала увидеть пожилую тетушку, но возле небольшого столика с объявлением: «Сдайте сумки, верхнюю одежду, наденьте халат и бахилы» – сидела миловидная брюнетка едва ли тридцати лет от роду. Я подошла к ней и сказала:
– Добрый день, Надежда.
Глава 20
– Здравствуйте, – ответила Надя, – вашу сумку необходимо сдать, в отделение можно войти исключительно в халате. И посещение у нас после шестнадцати часов.
– Вижу, никого нет, – улыбнулась я, – родители послушные, никто не лезет в неурочное время.
– Если есть пропуск от доктора, то идите, пожалуйста, нет – дождитесь начала пятого, – вежливо уточнила гардеробщица. – У нас кафе открыто, можно там посидеть. Или по Звягину погуляйте, погода хорошая, весна пришла.
Я смущенно потупилась.
– Меня к вам направили.
