Но мне не хотелось иметь врага в лице жены начальника, поэтому, стиснув зубы, я бегала в ларек и бралась за тряпку.
Гри же хоть и может вспылить, но никогда не унижает меня, я даже не заметила, как перешла со своим работодателем на «ты». И потом, расследовать преступления оказалось очень интересно, намного увлекательней, чем печатать дурацкие документы, посвященные проданным трубам, форсункам, или принимать факсы с цифрами.
Я выбросила окурок. Вот уж чего никак не ожидала, так это обретения увлекательной работы, и потом, оказывается, у меня талант, я умна, могу разговорить собеседника, выудить из него информацию, легка на подъем и почти всегда теперь пребываю в хорошем настроении.
Нет, как здорово, что Гри подвернул тогда ногу, я теперь совсем другая не только внешне, но и внутренне, и все благодаря ему.
– А-а-а, – понесся из пиццерии крик.
Я повернула голову. В харчевне явно что-то произошло, посетители, жуя на ходу, выскакивали на улицу, один из мужчин чуть не упал на меня.
– Там пожар? – спросила я.
– Сейчас небось милиция явится, – невпопад ответил кавказец, – отволокут мигом в отделение, у них просто, раз темный, значит, чеченец, террорист, сколько раз объяснял: братцы, я армянин, в Москве с 1981 года, нет, тащат в отделение и орут: «Ща узнаешь, где раки зимуют».
– Зачем милиция придет? – удивилась я.
– Девка в пиццерии загнулась, – ляпнул армянин и был таков.
Я кинулась назад. В большом зале остались всего несколько человек, хозяин Рустам с бледным, даже синим, лицом кричал в телефон:
– «Скорая», да? Скорей давай, да, может, жива еще, да?
Два худощавых светловолосых парня стояли возле столика, за которым сидела Нина. На первый взгляд она выглядела нормально, но уже через секунду мне стало понятно: Рустам совершенно зря торопит врачей, Нина была мертва, мертвее некуда. Тело несчастной навалилось на стену павильончика, правая рука, странно вывернутая, свисала вдоль тела, глаза, широко открытые, выпученные, не мигая, уставились в одну точку, изо рта вытекала слюна.
– Что случилось? – воскликнула я.
Рустам, повесив трубку, нервно ответил:
– Молодая совсем, да, а гнилая! Вон, сердце заболело, да, только захрипела и бац, да, плохо, может, жива, да? В больницу свезут, вылечат, да?
– Нет, – коротко ответил один из светловолосых парней, – умерла она, похоже, отравили, вон как рот ей переклинило.
– На что ты намекаешь, да? – возмутился хозяин. – У Рустама продукты свежие, да! Мясо у своих беру, масло, яйца, первый сорт. Я тут третий год, да! Меня весь район знает! Больная, да! Может, наркоманка!
– Не похожа, – процедил второй парень, – что я, торчков не видел. Колька прав, отравили ее.
– Умные, да! – чуть ли не со слезами на глазах воскликнул несчастный Рустам. – Больше всех знаете! Доктора, да?
– Почти, – ответил первый юноша, – на пятом курсе медицинского учимся, потому и остались тут, думали, вдруг понадобимся. Может, конечно, и сердце схватило, только на отравление больше похоже.
– Я на эту девчонку внимание обратил, когда она сюда вошла, – подхватил второй, – хорошенькая киска, и на сердечницу совсем не походила, влетела на всех парах и шлеп за столик, больные так не бегают.
– Ои, горе мне, горе, – заломил руки Рустам.
Потом он вдруг замолчал и другим, совершенно нормальным голосом сказал:
– Слышь, ребята, давайте ее во дворик вынесем и на стул посадим, вон туда, где бачки. Вы же небось мертвых не боитесь?
Я поразилась метаморфозе, произошедшей с хозяином. Из его речи испарился сильный акцент, и он больше не вставлял через каждое слово «да».
– Ясное дело, навидались трупов, – ответил первый юноша, – только зачем? До приезда милиции нельзя ничего трогать.
– Милиция-шмилиция, – отмахнулся хозяин, – скажем, во дворике умерла, не у Рустама в кафе. Я вам денег дам.
– Глупо очень, – хмыкнул второй студент, – вся площадь видела и слышала, как твои посетители с визгом разбегались. Нет, мой совет, оставь все как есть, а вот и менты.
Послышался звук шагов, и мужской голос равнодушно, как-то устало спросил:
– Что здесь стряслось?
Я повернулась, тихо, бочком, просочилась за дверь, быть свидетельницей мне совершенно не с руки.
На улице неожиданно настало жаркое лето, тучи разбежались, вовсю шпарило солнце. Я, одевшая с утра слишком теплую одежду, мигом вспотела и решила съесть мороженое, благо рядом маячил лоток.
– Дайте рожок, – попросила я у продавца, мальчишки в белой полотняной куртке.
Тот открыл холодильник, выудил мороженое, хитро прищурился и сказал:
– Ежели заплатите пятьсот рублей, интересное расскажу.
Я от неожиданности чуть не выронила затянутый в целлофан пакетик.
– Кому?
– Так вам, – кивнул мальчишка, – чего, не узнали меня?
– Извини, – насторожилась я, – нет. Разве мы встречались раньше?
– Я только что воду на вас пролил, – засмеялся продавец.
– А-а-а, – сообразила я, – и что?
– Думаете, я такой неловкий, стакан на подносе удержать не могу?
– Со всеми случиться может, не дергайся, я уже забыла, одежда давно высохла, – успокоила я мальчика, – ерунда, не переживай.
Мороженщик хихикнул.
– И не парюсь совсем, мне велели вас облить и денег за это дали.
– Кто?!
– Информация стоит пятьсот рублей, – заявил продавец.
Поколебавшись, я вытащила кошелек. В портмоне лежали три тысячи «представительских», Гри велел тратить их на нужды расследования, более того, он сказал:
– Если понимаешь, что сведения интересные, плати, не стесняйся.
– Хорошо, – кивнула я, – только чек мне не дадут, как отчитываться?
– Никак, – хмыкнул Гри, – на слово поверю.
Поэтому сейчас я заколебалась, давать ли наглому пареньку столь большую сумму или поторговаться?
– Столько нету, – наконец заявила я, – триста хочешь?
Мороженщик сложил губы трубочкой и свистнул.
– Не, пятьсот, если вам охота разузнать, кто над вами пошутил, несите бабки, я всегда тут стою.
– Дорого просишь.
– Так за дело!
– А если мне и неинтересно вовсе?
– Чего тогда торгуетесь?
Делать нечего, пришлось вынимать купюру. Подросток внимательно поглядел ее на свет, поковырял ногтем, аккуратно сложил, засунул в висящий на поясе кошелек и завел рассказ:
– Подошла ко мне чувырла, расфуфыренная такая, и спросила:
