За дверью с цифрой 2 стояла тишина, я сначала постучала, потом толкнула створку, та оказалась не заперта.
Крохотная, едва ли десятиметровая комната выглядела убого. Давно не мытое окно, подоконник с облупившейся краской, стены, покрытые ободранными обоями, на полу доски, выкрашенные темно-коричневой краской, а в углу железная кровать с панцирной сеткой, на которой валялась газета. Веры не было, и похоже, что она сюда не приезжала, потому что вещи отсутствовали.
Я покусала губу. Хорошо, пусть Калягина продала все: мебель, посуду, люстры, но личные вещи? Милые сердцу мелочи? Зубная щетка, в конце концов! Или Вера собиралась провести остаток жизни на койке без матраса и постельного белья? И куда подевалась сама Калягина?
Поколебавшись минуту, я толкнулась в соседскую комнату.
– Кого черт принес? – не совсем трезвым голосом заорал мужик в грязной футболке.
Перед ним на столе громоздилась сковородка с жареной картошкой, бутылка пива и лежал батон колбасы.
У окна стояла женщина в ситцевом халате, а с дивана, застеленного ковром, таращился болезненный, худосочный ребенок, очевидно, девочка, потому что в ушах у нее покачивались огромные, по-цыгански ярко-золотые серьги.
– Надо чего? – рявкнул хозяин.
– Не знаете, где Вера Калягина?
– Кто? – рявкнул парень.
– Соседка из второй комнаты, женщина, которая недавно купила ее.
– Мы и не слыхивали, что кто-то приобрел конурку, – тихо сказала тетка в халате, – как Ленька до смерти допился, она пустой стояла, уже два года небось.
– Значит, не видели?
– Нам недосуг за другими приглядывать, – продолжал злиться мужик, – своих делов хватает.
– Извините, – улыбнулась я, пытаясь установить контакт с ним, но он начал мрачно тыкать вилкой в картошку, потеряв ко мне интерес.
– Вы ступайте в двенадцатую, – посоветовала женщина, – там Анна Михайловна живет, у ей спросите, она тута всю жизнь колготится, могет знать.
Я пошла по коридору, но нужная комната оказалась заперта на огромный, театрально-бутафорский висячий замок. В конце концов ноги привели меня на кухню, где две тетки неопределенного возраста ссорились из-за места на плите. Увидав постороннюю женщину, они не прервали своего увлекательного занятия и лишь мимоходом огрызнулись:
– Никого мы не видели.
Я принялась бродить по коридору и бесцеремонно заглядывать во все комнаты. Добрая половина обитателей барака пребывала в пьяном состоянии, их трезвые собратья не желали разговаривать, лишь бурчали:
– Тут постоянно жильцы меняются, за всеми не углядишь.
В конце концов я устала и захотела пить. Стоит ли упоминать о том, что нигде мне не предложили чаю и не пригласили сесть? Плохо воспитанные, злые люди держали незваную гостью на пороге, торопясь вытолкать ее в коридор.
И только слегка пьяноватая бабка из пятнадцатой комнаты проявила милосердие.
– Да ты садися, – она пододвинула мне колченогую табуретку, – передохни.
Я мужественно вытерпела запах перегара и повторила прежний вопрос:
– Значит, новые жильцы не въезжали? Никаких женщин по имени Вера?
– И, милая, – всхлипнула бабка, потом она уцепила со стола эмалированную кружку и принялась жадными глотками пить воду, – тут разве всех упомнишь? Один помер, другая мужика убила, третья повесилася… Сама зачем сюда заявилась?
– Комнатку хотела купить, – соврала я, – вторую.
– Ты чего, – выпучила блеклые глаза старуха, – с горы упала? Хуже места, чем наш барак, во всем свете не сыскать, чисто ад на земле, беги отсюдова, пока жива, здеся людя, как мухи, мрут! Бац и нетути…
По щекам бабки потекли мутные слезы. Старуха пошарила на подоконнике, выудила из-за грязно-серой тряпки, заменявшей занавеску, початую бутылку с наклейкой «Водка Комсомольская» и спросила:
– Глотнешь со мной?
Я помотала головой.
– Брезговаешь? – надулась бабка. – Так у меня тут заразы нету.
Не желая обижать приветливую бабуську, искренне предлагавшую «угощение», я поспешила соврать:
– Язва вчера открылась.
– А-а-а, – протянула пьянчужка, – тогда ясно, здоровье беречь надо, ею не купить ни за какие денежки, правильно, девка, молодец.
Сделав прямо из горлышка пару глотков, старуха совсем повеселела.
– Эх, слышь, я все про вторую комнату расскажу!
Уставшая от беготни по городу, я тупо сидела на жесткой табуретке, не особо следя за путаной речью бабки.
– Сначала там Ванька жил, его здеся гнидой прозвали…
Следовало встать, попрощаться и идти назад, к метро, но стоило вспомнить бесконечный путь к автобусной остановке, как вся моя решимость пропадала.
– Машка Кольке башку сковородником проломила, – журчала бабка, не забывая прикладываться к бутылке, – он не помер, идиотом стал, отправили в дурку, а Машке срок дали, и правильно…
Я собрала всю волю в кулак и поднялась.
– Ты куда? – насторожилась бабка.
– Пора мне, уже поздно, пока до дома доеду!
– Я только ищо про трех первых хозяев рассказала, – возмутилась старуха, – ладно, давай о Леньке, о последнем!
Но я решительно шагнула за порог, великолепно понимая, что ничего интересного не услышу.
Быстрым шагом я двинулась через пустырь, обратный путь оказался длинней, к тому же я совершенно не узнавала дорогу. Сначала возникли мусорные баки, потом какие-то покосившиеся халабуды, запертые на висячие замки. Из-за дверей доносилось кудахтанье. Жители бараков, тратившие все заработки на алкоголь, вели натуральное хозяйство, они держали кур и даже пытались вырастить немудреные овощи, я чуть было не наступила на грядку.
Увидав вскопанный квадрат земли, я остановилась.
Нет, определенно шла сюда другой дорогой, никаких сараев и посевов на пути не попадалось. В ту же секунду меня осенило, и я от злости топнула ногой. Ну и дурака сваляла, повернула у дома направо, а нужно было идти налево, и теперь, вместо того чтобы приблизиться к забору с дырой, я удаляюсь от него.
Ругая себя за глупость, я хотела повернуть назад, но тут с неба стеной хлынул ливень, дождя на сегодня не обещали, однако я твердо знаю, что синоптик ошибается всего один раз, но зато каждый день, поэтому всегда имею при себе зонтик. Дрожа под крупными каплями, я шарила в сумочке. Ничего. Очевидно, крохотный, складывающийся четыре раза японский агрегат непостижимым образом потерялся.
Ливень усилился, теперь он хлестал так, словно некто на небесах опрокинул вниз бездонную бочку. Взвизгнув, я кинулась к сараям и принялась трясти дверцы.
Поддалась четвертая, скоба, на которой держался замок, выпала из паза, и я влетела внутрь маленького, темного помещения.
