Савельев махнул рукой и стал забираться в «уазик».
— Вы только его пореальнее куда-нибудь законопатьте, в Нарьян-Мар…
— Почему вы такие дураки?! — Савельев хлопнул дверцей. — Почему в вашем возрасте все такие дураки?!
— Мы…
Савельев запустил двигатель. Высунулся наружу:
— До дому-то подвезти?
— Спасибо… Я же тренируюсь… Каждый день приходится по двадцать километров проходить, между прочим…
— Ладно… Я в Неходи живу, ты знаешь… Если что, приходи.
«Уазик» дернулся и укатил.
Больше гулять не хотелось, но Аксён прошлепал еще около километра. Для убийства времени.
Как-то раз она подарила ему цепочку…
Глава 5
В конце августа ее отец вдруг приехал в гости. На машине. На джипе, старом, но настоящем. Почти неделю шли дожди, и разъезд был сухопутно почти не досягаем, но дядя Федор добрался. Важное дело.
Они с матерью устроились на крыльце и стали пить чай, мать по этому поводу растопила самовар и стряхнула с печки шишки, чтобы все было по настоящему, и даже достала из холодильника покровский пряник — это говорило о том, что визит не просто таковский. Иван прятался за колодцем, важные визиты нельзя было пропускать мимо ушей.
Дядя Федор сказал, что его несколько волнует Ваня. Он странный. И для своих восьми лет ведет себя необычно. Не по детски. Ладно бы он бодался со сверстниками, это в чем-то нормально. Но он воюет и со взрослыми. И всегда побеждает. Пребывает в постоянном состоянии конфликта с окружающими.
Мать ответила, что ничего удивительного тут нет, старший ее сын в этом возрасте был точно таким же. И муж. Тот вообще никогда не проигрывал и получал все, что ему хотелось, это его и сгубило.
Дядя Федор заметил, что Ваня никогда не смеется. Он знает его уже почти четыре года, и ни разу не видел, как он улыбался. Это все-таки как-то нехарактерно для детей, дети должны ныть, безобразничать…
А он только воюет.
Мать промолчала. Или сказала что-то уж совсем негромко, Иван не услышал. Он попробовал улыбнуться. Ничего, получилось. Лицо сложилось правильно, как надо. Все у него с улыбкой в порядке, улыбается он нормально…
Отец Ульки закурил, какие-то крепкие папиросы, Иван чуть не закашлялся. Дядя Федор сказал, что вообще ему Иван очень нравится. А после случая с сенбернаром он очень рад, что у Ульяны есть такой друг. Надежный и верный. Раньше его немного пугало, что Иван так зациклен на Ульяне. Что они все время вместе, что она слушает его больше, чем собственного отца, но теперь они, ну, он и мать Ульки, считают это нормальным.
Пусть они дружат и дальше. К тому же скоро в школу, пусть они и в школу вместе ходят, и за партой тоже одной. Только…
Иван подумал, что сейчас дядя Федор вспомнит про пальцы. Мизинец и безымянный, все-таки сломаны, нет, понятно, дверью прищемили, она всегда с дверями была неаккуратна…
А вообще, если они уж стали дружить с садика, то пусть и дальше дружат.
Лето перед школой случилось холодным.
В июне два раза с неба сыпалась снежная крупа, во второй раз набралось пол забытого стакана, и в ту ночь померзла клубника, чернику же вообще побило еще на цвету, поговаривали, что год будет недобрым.
Поговаривали про медведей, которых с прошлого жирного лета развелось, а теперь, в бескормицу, они всем покажут.
Они готовились к школе. Районная администрация подарила всем первоклассникам по рюкзаку со всем необходимым — тетради, буквари, даже карандаши с красками. Иван приходил к ней в гости, и они до обеда играли в школу. А после обеда шли на речку. А иногда просто по городу.
Если на речку, то купались до посинения. Он нырял и выворачивал небольшие топляки, он отлично плавал уже тогда, удивлялись все. Забирался к центру Песчаного омута и нырял, доставал со дна самых крупных и тяжелых жемчужниц — хотел добыть ей жемчужину. Однажды взрослые дядьки зашвырнули в омут подкову — кто достанет — тому ящик коньяка. Никто дотянуться не мог и тогда прыгнул Иван. Он легко достал до дна, легко отыскал подкову, правда, ящик коньяка дядьки зажали, дали всего лишь тысячу рублей. На эту тысячу они купили мороженого, лимонада и три пиццы.
Если в город, то в прятки играли. Прятки тоже придумал он. Выбиралась улица, квартала в четыре, дольше уже неинтересно. Он прятался. Улька любила водить, и прятался всегда он. Правило было только одно — не забираться во дворы. Однажды он спрятался на Морской — странное название, до ближайшего моря было полторы тысячи километров, и она прошла три раза от конца до начала, и не нашла. Иван почти полтора часа пролежал в трубе, которую десять лет назад здесь забыли строители. Его покусал кто-то мелкий и целую неделю потом на теле держались волдыри. И ноги затекли так, что пальцы на правой слегка посинели.
Он выиграл.
Он выигрывал. Всегда. Хотел быть лучшим. И она должна была стать лучшей. По другому было нельзя.
Она хлюпала. Когда ела суп и когда пила чай. Суп и чай в саду подавали всегда слишком горячими, и Ульяна хлюпала громче всех в группе. Это не раздражало его, просто это было неприлично, и могло в будущем перерасти в скверную привычку. Этого нельзя было допустить.
Он исправил это за две недели. Каждый раз, когда она начинала хлюпать, он пинал ее под столом в голень. Суп расплескивался, чай обжигал губы, стакан бил по зубам, через две недели от хлюпанья не осталось и следа. Воспитательница хотела попросить Ивана поработать и с другими ребятами в группе, он отказался, до других ему не было никакого дела.
Жвачка. Мятная, фруктовая, но арбузная больше всего. Сразу по две таблетки.
Он тоже жвачку любил. И тоже по две таблетки, правда, абрикосовую. Но как-то раз он услышал, что от жвачки разрастается челюсть и ухудшается дикция, причем очень быстро, буквально после пары лет усердного чавкания. На свою дикцию ему было плевать, на челюсть тоже, однако допустить, чтобы подобные недостатки укоренились в Ульяне, он не мог.
На жвачку времени потребовалось еще меньше. Неделя. Он сделал это с помощью свистка. Как только Ульяна начинала жевать, он доставал свисток и дул. Ничего не объяснял, просто свистел и все. Свистел, свистел и свистел, пока не начинала болеть голова.
Ногти. На ногти он никогда не обращал внимания, просто они однажды смотрели мультик, про Каспера, а ее мама стала ругаться, что у Ульки самые нестриженые ногти на всей улице, а она бац — и стала их грызть. Тогда и он заметил — Улька грызет ногти. Это было недопустимо, она просто не могла грызть ногти, под ногтями обитали миллионы микробов самых вредоносных пород.
К тому же это некрасиво — ходить с корявыми ногтями.
Борьба с этой опасной привычкой отняла у Ивана много сил и душевной энергии. Сначала он планировал мазать ей пальцы горчицей, но это оказалось хлопотно — ходить все время за Улькой с банкой. Потом он решил надеть на нее перчатки. Такие специальные, с цепочками и замками, чтобы нельзя снять даже на ночь. Но таких не нашлось. Тогда он прибегнул к способу жесткому, но действенному. Каждое утро он заходил к Ульке с маникюрными ножницами и стриг. До мяса. Тупо и упорно. Ульке это ужасно не нравилось, и очень скоро она научилась стричь ногти сама.
