Колчак задумался лишь на мгновение, потом лицо его просветлело. Словно он решил наконец мучившую его математическую задачу.
— Ну, если таким образом рассуждать… «Янки при дворе короля Артура», сочинение господина Марка Твена. Приходилось почитывать. Забавно, забавно. А почему бы и нет, в конце концов?
— Разве что в переносном смысле, — делая вид, что принимает слова адмирала за тонкую шутку, улыбнулся Воронцов. — Человек действует в обществе, уровень развития которого ниже его умственных способностей. Например, испанцы в Америке XVI века. Однако, продолжая литературную тему, гораздо правильнее будет счесть меня и моих друзей некими гибридами из графа Монте-Кристо и профессора Саразена, описанного Жюлем Верном в романе «Пятьсот миллионов бегумы». Не в пример больше сходства, чем с означенным «янки».
Когда броненосец уже входил в Северную бухту, Колчак вдруг спросил Воронцова, как бы возвращаясь к началу разговора:
— А вот что вы мне на такой вопрос ответите? Допустим, меняя предопределенный ход событий, мы (Дмитрий сразу же отметил это «мы») исправляем историю к лучшему. Прекратив гражданскую войну, спасаем тысячи людей, которые в противном случае обречены были на гибель. Освободив от англичан Константинополь и проливы, предотвращаем большую европейскую, а то и новую мировую войну. Но… — адмирал поднял палец, — ведь при этом мы обрекаем на смерть тысячи других людей, которым погибнуть отнюдь не было предназначено. Скажем, тех английских, да и наших моряков, которые пережили минувшую войну, готовятся к увольнению в запас, а по нашей с вами воле снова окажутся в бою. Так нравственно или нет обрекать на гибель одних людей во имя жизни других, которые как бы уже были обречены смерти волею провидения?..
И тут Воронцов подумал, а не повредился ли в уме адмирал слегка, сам проведя триста с лишним дней в ожидании казни, читая при этом исключительно духовные писания, причем созданные и двести, и триста лет назад? Религиозная литература иногда может быть полезной, считал он, сам оставаясь убежденным атеистом, хотя бы как болеутоляющее средство, но нельзя же есть анальгин или мепробамат ежедневно и горстями.
— На эту тему вам бы лучше с господином Новиковым поговорить. Он у нас психолог и философ. Я же простой шкипер. Но на войне бывал. Разве там постоянно не приходится делать аналогичный выбор? Когда вы размышляли над картой, какой эсминец и какую лодку послать к Босфору на перехват «Гебена», вы не решали тем самым судьбу конкретных людей? Погибнет экипаж «Жаркого» (а почему не «Жуткого»?) ради того, чтобы немец не потопил на переходе транспорт с войсками, идущий в Батум. Военной целесообразностью вы руководствовались, ваше высокопревосходительство, или соображениями чересчур уж высокой морали?
— Ах! — вздохнул Колчак. — Не поняли вы меня. Я ведь совсем о другом говорил…
ГЛАВА 14
Воронцов специально спланировал предстоящий бой так, чтобы он начался на траверзе мыса Сарыч. Виделся здесь какой-то тайный смысл. Если уж ему не пришлось переиграть Цусимское, а еще лучше сражение в Желтом море 28 июля 1904 года, так хоть здесь взять реванш, в том числе и за бой, который произошел именно в этом месте 18 ноября четырнадцатого года и мог бы увенчаться блестящей победой русского оружия, изменившей весь дальнейший ход войны, но по обычаю последнего полувека судьба оказалась неблагосклонной. Победа уплыла из рук адмирала Эбергарда из-за глупейшего стечения обстоятельств. Дмитрий был с детства склонен к всевозможным историческим аллюзиям.
А адмирал Сеймур, надменный и самоуверенный, как и большинство британских адмиралов начала XX века, воображал, что некоторое техническое и гигантское численное превосходство их флотов делает как бы автоматически англичан лучшей морской нацией мира и любой бросающий им вызов обречен не просто на поражение, он должен быть сокрушен, как святотатец.
Причем, что самое забавное, реальность мировой войны на море отнюдь не подтвердила амбиций сынов «владычицы морей». Скорее наоборот, при столкновении с достаточно серьезным противником англичане всегда терпели поражение, иногда условное, как в Ютландском сражении, а иногда и абсолютное, как в Дарданелльской операции. И тем не менее скромнее британские флотоводцы не стали.
Впрочем, уж сейчас-то вышедшая из Босфора линейная эскадра, которую Сеймур лично вел к берегам Крыма, могла рассчитывать на великолепную, блистательную победу.
Пять линкоров, островов плавающей стали, без всякой иронии — воплощение технического гения кораблестроителя Уатса и стратегического — адмирала Фишера, окрашенные блестящей оливково-серой краской, имевшие по десять колоссальных 343-миллиметровых орудий, густо дымя угольными котлами, шли на север. «Айрон Дюк», «Мальборо», «Бенбоу», «Эмперор оф Индиа» и слегка уступающий им в вооружении и водоизмещении «Центурион».
Их младшие «систер-шипы», куда более мощные сверхдредноуты средиземноморской эскадры «Куин Элизабет», «Уорспайт», «Бархем» и прочие, вооруженные вообще уже чудовищными пятнадцатидюймовыми пушками, нахватавшись снарядов с Дарданелльских береговых батарей и торпед старых турецких миноносцев, два года назад расползлись по своим Скапа-Флоу, Сингапурам и прочим разбросанным по миру базам, а эти остались обозначать величие империи в средиземноморских и черноморских водах.
Адмирал Сеймур привык входить во главе своих броненосных эскадр в русские и турецкие порты так, будто никаких международных законов и суверенитетов для него не существовало. Да так оно и было.
Поэтому и сейчас он шел на север, не представляя, что кто-то может бросить ему вызов.
В девятнадцатом и начале двадцатого года британские линкоры вели себя в Черном море отнюдь не как союзники. Они четко ощущали себя оккупантами, арбитрами в споре мелкопоместных князьков. Когда хотели — обстреливали красные войска, подходящие к Севастополю и Новороссийску (но стараясь не наносить им существенного вреда из соображений большой политики), когда начинали изображать нейтралитет — взрывали и топили жалкие остатки белого флота, уводили в Босфор понравившиеся им гражданские пароходы. Снова возвращались, чтобы не оставлять без присмотра набирающего силу Врангеля, и в конце концов бросили его и армию на произвол судьбы, отказавшись принять доведенных до отчаяния людей на свои просторные палубы и подписав тем самым смертный приговор десяткам тысяч.
Та гигантская боевая мощь, что представляли собой пять сверхдредноутов, была в этой экспедиции совершенно не нужна. Каждый из линкоров был намного сильнее единственного боеспособного корабля Черноморского флота, легкобронированного и до предела изношенного в походах и боях «Генерала Алексеева» (он же — «Императрица Екатерина Великая»). Но Сеймур решил еще раз показать всему миру, что с Британией не шутят. Окончательно унизить возомнивших о себе русских, под дулами пушек увести из Севастополя «Валгаллу», если потребуется — разоружить последний черноморский линкор и береговые батареи. А на обратном пути в отместку Мустафе Кемалю разгромить Зонгулдакский порт. Ну и заодно потренировать в приближенных к боевым условиях экипажи. За последнее время на флот пришло слишком много не заставшей войну молодежи.
