— Нам лучше выяснить про другого англичанина, —
многозначительно сказал Том, даже не посмотрев на картину.
— Ты опять за свое — нахмурился Кемаль, отходя от картины. —
Это слишком рискованно, Том.
— У тебя есть другое предложение? — спросил Том. — Раз они
вышли на Сюндома, значит, знают и про Матвеева. Мы должны рискнуть, постараться
передать им дезинформацию. И проследить путь этого сообщения. Только таким
образом мы сможем узнать, почему у нас были столь явные провалы по Англии. И
почему, наконец, они вышли на моего шведа.
— Наверное, ты прав, — расстроенно ответил Кемаль, автоматически
подходя к другой картине. Это было полотно Ренуара «На лугу».
— Интересная картина, — сказал на этот раз сам Том, — чем-то
напоминает наших живописцев. Шишкина, например.
— Господи, — взмолился Кемаль, — раз ничего не понимаешь,
хотя бы молчи. Идем лучше направо. Там мой любимый Клод Монэ. Может, это тебе
больше понравится.
— К чему такая экзальтация, — пробормотал Том, — вот уж не
думал, что ты такой поклонник живописи. Ты часто ходишь в этот музей?
— Часто. Посмотри, какая красота, — показал на картины Монэ
Кемаль.
Том огляделся. Буйное цветение красок, парад цветов на
картинах вызвали у него смешанные чувства. Как разумный человек, он понимал
красоту. Но понимал лишь разумом. Чувства его оставались невосприимчивыми к
подобным пиршествам духа. Кемаль огорченно махнул рукой.
— Давай уйдем отсюда. Ты все равно не хочешь смотреть.
— Почему, — возразил Том, — вон там интересная картина.
Художник, кажется, рисовал ее точечками.
— Хорошо, что тебя никто не слышит, — улыбнулся Кемаль.
— Дело в том, — спокойно произнес вдруг Том, — что я
прекрасно знаю, кто эти мастера и могу отличать почерк любого из них. И даже
рассказать тебе о любом. Но мне эти картины сейчас не нужны. Они только
отвлекают. Когда мне будет нужно, я вспомню и Сезанна и, даже, чем отличается
Клод Монэ от Эдгара Манэ. И, наконец, узнаю характерный стиль вон той
«точечной» картины, принадлежащей «неоимпрессионисту» Жоржу Сера.
— Негодяй, — воскликнул рассерженный Кемаль, — значит, ты
все это время притворялся.
— Ничего подобного, — возразил Том, — я действительно
считаю, что все это сейчас нам не нужно. Вот когда мы решим наши проблемы,
тогда ты можешь снова ходить сюда на импрессионистов. А если откровенно, то я
действительно не понимаю, почему грудастые бабы Тициана или Ренуара, по-разному
грудастые, согласен, вызывают такой восторг. Я уже не говорю о совершенно
бредовых вещах Гогена. Впрочем, искусство — вещь эмоциональная, здесь не нужны
практические критерии.
— Идем отсюда, — потянул его за руку Кемаль, — я думал, ты
получишь удовольствие. А ты еще издеваешься над этими полотнами.
— А я думал, что мы пришли сюда спокойно поговорить.
— Идем, идем, — позвал его Кемаль, — в левом крыле здания
есть такой своеобразный римский музей под стеклянной верандой. Там можно
спокойно посидеть и поговорить.
— Тогда идем, — согласился Том, — но не говори мне, что тебя
нравятся еще и скульптуры древних, а то я подумаю, что ты решил
переквалифицироваться в музейного эксперта. А тебе это нельзя. Ты у нас
миллионер.
— Плебей, — покачал головой Кемаль.
Через пять минут они сидели на скамье и Том деловито
рассказывал о своем плане.
— Главное, чтобы они засуетились. Пусть начнут нервничать,
искать шпионов, следить за нашим шведским другом. Здесь нам важно не ошибиться.
И самое важное, чтобы ты был вне игры. Все должен проводить я один. Чтобы в
случае необходимости исчезнуть и отрубить все концы.
— Это колоссальный риск, — возразил Кемаль, — ты понимаешь,
на что именно идешь?
— Тогда давай свое предложение. Тебе самому выходить на
Сюндома просто нельзя. Он тебя не знает. И не поверит тебе никогда. А потом, мы
не знаем, как его используют наши. Может, втемную. Он только выполняет роль
«почтового ящика». Тогда он тем более не поверит тебе. Надеюсь, это ты
понимаешь?
— Понимаю, — вздохнул Кемаль, — давай еще раз прогоним
ситуацию. Думаешь, у тебя получится?
— Должно получиться. В крайнем случае, я могу попросить
помощи у нашего резидента. И просто уехать из страны. Я связной, Кемаль, твой
связной, — поправился Том, — мое дело — обеспечивать безопасность при
прохождении твоих сообщений. И надежную связь. А теперь я ее не могу обеспечить.
Значит, я обязан проверить линию связи. Во время войны связисты, тяжело
раненные, видя, что у них обрыв на линии, брали концы проводов в зубы и
пропускали через себя, так и умирали на этих проводах, но обеспечивали связь.
— Откуда ты знаешь? — спросил Кемаль.
— У меня отец погиб именно так, — глухим голосом ответил
Том. — Во время войны погиб.
— Мой тоже погиб во время войны, — неожиданно для себя
сказал Кемаль. — Ладно, пора уже кончать дискуссию. Пойдем лучше куда-нибудь
пообедаем, я умираю с голода.
— Но ты согласен на мой вариант? — настойчиво спросил Том.
— А у нас есть другой выход? — вместо ответа спросил Кемаль.
— При любом раскладе нужно выходить на твоего шведа. Хотя мне твое предложение
совсем не нравится, Том.
Глава 20
В этот день они собрались вместе. Шервуд и Эшби представляли
ЦРУ, Блант и Хэшлем английскую разведку, а Кэвеноу находился на совещании как
представитель ФБР. Все было ясно. Союзники обязаны были продумать программу,
чтобы не подставлять высокопоставленного секретного агента английской разведки
в КГБ. Но, в свою очередь англичане знали, что и у американцев есть свой очень
надежный источник в военной разведке русских и также старались не особенно
навредить этому ценному агенту, через которого и они узнавали много полезного.
После ошеломляющих провалов английских разведки и
контрразведки, когда наиболее проверенные и, казалось бы, самые лучшие агенты
оказались «кротами» КГБ во главе с самим Кимом Филби, в Америке наступило
разочарование. И, если прежде заносчивые американцы очень уважительно
относились к своим коллегам из-за океана, имевшим многовековую традицию и опыт
нескольких поколений шпионов во всем мире, то теперь американцы, наоборот,
всячески подчеркивали промахи своих английских коллег и старались не особенно
доверять им наиболее секретную информацию. Англичане это сразу почувствовали, и
лед недоверия, начавший нарастать на взаимных англо-американских отношениях,
уже не могли растопить никакие сердечные заявления об особых отношениях и
традиционной дружбе двух держав.
Правда, победившая в Лондоне на парламентских выборах
«железная леди» — Маргарет Тэтчер — считалась самым верным и постоянным
партнером Рейгана, но это лишь в силу особо консервативных взглядов обоих
политиков, чем из-за большого доверия, проистекавшего из отношений двух стран.
И приехавшие в Лэнгли англичане это хорошо представляли. Но и хозяева, в свою
очередь, понимали, как важно в этой операции заручиться поддержкой англичан,
благодаря которым им и удалось выйти на неизвестного «Вакха», работавшего так эффективно
против их собственной страны.
