— Поздравляю, — кивнул Эшби, — вы проделали блестящую
аналитическую работу. Если возможно, потом ознакомьте меня с выводами ваших
аналитиков более подробно.
— Обязательно, — кивнул Кэвеноу, — после того, как исчез
связной, явно шедший на встречу с нашим подопечным Сюндманом, мы блокировали
весь район, но этот неизвестный ушел. Теперь мы должны принять более
действенные меры, чтобы выйти и на связного, и на «Вакха», который, по нашему
мнению, сейчас должен несколько снизить свою активность.
От Эшби не ускользнула высокомерная маска на лице Бланта,
пока Кэвеноу говорил о предположениях аналитиков ФБР. Наш английский гость,
кажется, знает гораздо больше, чем мы можем предполагать, подумал Эшби. Видимо,
английской разведке удалось получить достаточно осведомленный источник в
советской разведке. Конечно, их очень беспокоит, что этот источник может быть
раскрыт. И, судя по всему, они не намерены помогать нам в поисках этого
«Вакха». Кажется, сейчас важнее всего раскачать самого Бланта, подумал он.
— А если мы подставим не Матвеева, а кого-нибудь другого? —
спросил он невинным голосом у Бланта.
Англичанин подозрительно уставился на него.
— Кого именно?
— Не очерчивая конкретный круг подозреваемых, просто дадим
русским понять, что мы знаем о нелегале, попавшем в нашу страну. Нелегал, не
прикрытый дипломатическим паспортом, может стать настоящим призом для нашего
ФБР. Вы меня понимаете?
— Нет, — решительно возразил Блант, — вы таким образом
можете снова невольно подставить нашего агента.
— Но нам пока ничего не известно, — возразил Эшби, — мы
знаем только, что у русских существует в нашей стране очень хорошо
законспирированный источник, имеющий доступ к нашим калифорнийским и техасским
военным предприятиям. А у вас есть свой агент, раскрытия которого мы в любом
случае, совсем не желаем. Ведь мы союзники, Блант, не правда ли?
Последнюю фразу он нарочито подчеркнул. Англичанин сохранил
олимпийское спокойствие.
— Ваш план нереален, — упрямо возразил он, — и очень опасен
для нашего человека. Мы уже убедились, как плохо могут работать ваши
специальные службы. Сначала ЦРУ выдает нашу конфиденциальную информацию в ФБР,
а затем ваше доблестное Федеральное Бюро упускает важнейшего связного, за
которым нужно было послать батальон морских пехотинцев, чтобы они его охраняли
от возможных покушений. Мы просто не можем вам снова доверять.
— Это не совсем так, Питер, — возразил покрасневший Шервуд,
— все обстоит несколько иначе. Я уже объяснял, по законам нашей страны…
— Мы отклоняемся от темы нашего разговора, господа, —
холодно заметил Блант.
— Он прав, — сказал Эшби, — каждый должен наниматься своим
делом. Пусть наши «союзники» проводят свои операции в Москве, а мы планируем собственные
операции на своей территории. По-моему, все правильно. Кэвеноу, нам нужно
продумать, как установить точно, не является ли «Вакх» просто посланным к нам
советским разведчиком-нелегалом.
— Мы взяли под контроль все резидентуры русских в Нью-Йорке,
Вашингтоне и Сан-Франциско, — кажется, понял наконец его замысел Томас Кэвеноу.
И тут Блант впервые не выдержал.
— Кончайте ваши игры, Эшби, — устало сказал он, — вы
победили, черт вас возьми. Конечно, мы знаем, что ваш «Вакх» — советский
разведчик-нелегал. И стараемся хранить это знание в глубокой тайне, даже от
своих сотрудников. Иначе русские слишком быстро сумеют вычислить, кто именно
работает на нас в их разведке. А это самый большой секрет английской секретной
службы.
Глава 13
Известие о смерти Андропова его не удивило. Он знал из
информационных сообщений о болезни Генерального секретаря. Просто, услышав эту
весть, Кемаль поехал в ресторан и, заказав к великому изумлению метрдотеля
бутылку водки, выпил положенные двести граммов за упокой души умершего генсека.
В КГБ, где он успел проработать лишь несколько лет, Андропова уважали. За
профессионализм, — он умел все постигать в ходе работы, за интеллигентность,
столь не свойственную после Менжинского руководителям этого самого одиозного в
истории человечества ведомства. Он казался олицетворением лучших сторон
коммунистического руководства страной, если не обращать внимания на его
жесткий, очень жесткий подход к диссидентам и почти маниакальность в
отстаивании позиций советского государства во всем мире. Он был скорее
олицетворением самой системы социализма, общества, задуманного величайшим
мыслителями прошлого, вобравшего в себя мечты людей Возрождения и наиболее
значимые моменты всех мировых религий, но столкнувшейся с реальностью и
породившей чудовищную Гражданскую войну, истребление миллионов своих
соотечественников, сталинскую систему, лагеря НКВД. В искаженном виде
повторилась история Христа, верящего в земной рай и получившего свой крест и ад
в Иерусалиме. Социалистическая идея, начатая как величайший социальный
эксперимент, основанный на братстве и свободном труде всех людей, превратилась
при своем практическом воплощении в тоталитарное государство, стремящееся любым
способом подавить инакомыслие и проводить свои принципы в жизнь даже с помощью
самой грубой силы. И тогда государство, не выдержавшее подобного разрыва теории
с практикой, просто распалось, обреченное при своем рождении на подобные
катаклизмы.
Феномен Юрия Андропова, — человека, вставшего во главе уже
начинавшего агонизировать государства и понимавшего необходимость реформ,
полностью не изучен до сих пор. Он любил казаться либералом, а был консерватором
до мозга костей. Он читал американскую литературу в подлиннике и не любил
американской культуры, он был самым надежным сторонником Брежнева, а слухи и
сплетни после его смерти сделают из Андропова почти диссидента. Он был умным и
талантливым человеком, несколько скованным рамками того воспитания и идеологии,
в которую истово верил и которой честно служил на протяжении всей своей жизни.
И, может, поэтому его жизнь так трагически оборвалась и он не успел осуществить
свои реформы, столь успешно начатые в восемьдесят втором году. Многие считают,
что это был Рок, не позволивший Андропову остаться во главе СССР. А, может, это
была историческая закономерность, ибо чудом прорвавшийся в высшее руководство
страны, в отличие от своих бездарных и комических товарищей по Политбюро, он
понимал всю массу проблем по реформированию общества и государства, имея куда
более объективную информацию о реальном положении дел в стране, чем многие из
появлявшихся с ним на Мавзолее Ленина людей. И с этой точки зрения смерть Андропова
выглядит как абсолютная закономерность, словно сама судьба уберегла его от
разочарования увидеть тщетность своих попыток и надежд.
Кемаль сидел за столиком и вспоминал свое единственное
свидание с Андроповым. Вся предыдущая жизнь в СССР ему часто казалась каким-то
ирреальным сном, словно однажды приснившимся слишком ярко и реально. Но
воспоминания о матери и об этой последней встрече с Андроповым были самыми
зримыми и самыми важными из его сновидений. Проведя десять лет на нелегальной
работе, он по-прежнему помнил свою последнюю встречу с Андроповым, словно это
произошло совсем недавно. В трудные моменты он вспоминал спокойное, тяжелое
лицо бывшего Председателя КГБ, его испытывающий взгляд, словно спрашивающий,
сумеет ли он, совсем молодой человек, справиться с подобной задачей?
