Девочка кивнула. Софи научила ее стелить постель, хотя это
получалось у нее не очень хорошо, и Софи обычно ей помогала. Робер, бывало,
шутливо жаловался, что ему приходится стелить свою постель самостоятельно.
Дальние родственницы довольно долго смотрели друг на друга,
потом Кэрол прищурилась, оценивающе разглядывая девочку, и заметила:
– Ты похожа на своего отца в детстве. В ее голосе и на
этот раз не слышалось теплоты, иМари-Анж начала понимать, что имел в виду отец,
называя Кэрол злобной и мелочной старухой. Ей самой двоюродная бабка показалась
холодной, неприветливой и несчастной, девочка подумала, что, возможно, это
из-за ее инвалидности. Однако вежливость не позволяла ей приставать с
расспросами. Мари-Анж знала, что мама хотела бы, чтобы она вела себя как
воспитанная девочка.
– Я не видела твоего отца с тех пор, как он уехал во
Францию. Мне всегда казалось, что это глупость – уезжать, когда на ферме полно
работы. После отъезда Джона его отцу пришлось нелегко, но Джону, видно, было
наэто плевать. Как я понимаю, он поехал во Францию, чтобы жениться на твоей
матери. – В голосе Кэрол слышалось осуждение.
У девочки возникло ощущение, что ей полагается извиниться,
но она не стала. Она теперь понимала, почему папа уехал в Париж. Дом на ферме
подавлял своей мрачностью, а его тетку при всем желании нельзя было назвать
дружелюбной. Кэрол Коллинз разительно отличалась от матери Мари-Анж – живой,
дружелюбной, веселой, женственной и очень, очень красивой. Неудивительно, что
Джон отправился во Францию, чтобы ее разыскать, особенно если в Айове все
женщины такие, как эта. Будь Мари-Анж постарше, она бы поняла, что Кэрол
Коллинз – в первую очередь очень несчастная женщина. Жизнь обошлась с ней
жестоко, еще в юности сделав калекой, а через несколько лет после этого отняв у
нее мужа. У нее было очень мало радостей в жизни, и ей нечего было дать
ребенку.
– Я тебя разбужу, когда проснусь, – предупредила Кэрол.
Мари-Анж, конечно, хотелось знать, во сколько ее разбудят, но спросить она не
посмела. – Поможешь мне готовить завтрак.
– Спасибо, – прошептала девочка. У нее выступили слезы,
но старуха, казалось, этого не заметила. Она молча развернула кресло и укатила.
Мари-Анж закрыла дверь, села на кровать и заплакала. Наконец она встала и
принялась застилать постель. Порывшись в чемоданах, она нашла ночные рубашки,
аккуратно сложенные Софи. Рубашки из тонкого хлопка, купленные, как и все ее
вещи, в Париже, были украшены кружевом, которое Софи сама сплела своими
старческими узловатыми пальцами. Мари-Анж интуитивно чувствовала, что Кэрол
Коллинз никогда не видела ничего подобного, хотя вряд ли ей они понравятся.
Девочка долго лежала в темноте без сна, пытаясь понять, чем
так прогневила судьбу. Брат и родители погибли, Софи осталась во Франции, а она
сама оказалась на попечении страшной, злой старухи в этом отвратительном месте.
Лежа на узкой металлической кровати и вслушиваясь в незнакомые звуки,
доносившиеся из-за окна, девочка думала о том, что лучше бы ей оказаться в той
машине с родителями и Робером.
Глава 3
На следующее утро Кэрол разбудила Мари-Анж ещё до рассвета.
Остановившись в дверях комнаты, она велела ей вставать, потом круто развернула
коляску и поехала в кухню. Пять минут спустя Мари-Анж с заспанными глазами и со
спутанными после сна волосами тоже пришла в кухню. Часы показывали половину
шестого утра.
– Мы здесь на ферме встаем рано, Мэри, – сказала Кэрол,
решительно отбрасывая вторую половину ее имени.
Мари-Анж посмотрела на бабку.
– Меня зовут Мари-Анж, – сказала она с тоскливым видом.
Девочка говорила с акцентом, который мог бы показаться
кому-то милым, но только не Кэрол Коллинз. Для нее французский акцент служил
лишь напоминанием о глупости племянника, а двойное имя она сочла слишком
претенциозным.
– Здесь с тебя хватит и Мэри, – безапелляционно заявила
она.
Кэрол поставила на стол бутылку молока, банку джема,
положила на доску буханку хлеба. Это и был их завтрак.
– Можешь поджарить себе тост, если хочешь.
Она указала на допотопный, проржавевший тостер, стоящий на
кухонном столе. Мари-Анж положила в него два ломтика хлеба, думая о том, что
дома Софи подала бы на завтрак бекон и яйца или персики из сада. Когда тосты
поджарились, Кэрол взяла один себе и щедро намазала его джемом. Оставив второй
ломтик девочке, она убрала хлеб со стола. Мари-Анж поняла, что на завтрак ей
больше ничего не достанется. Из-за стола она встала голодной.
– Том покажет тебе ферму и объяснит твои обязанности, –
сказала Кэрол. – Ты теперь каждый день, как встанешь и уберешь постель, будешь
готовить для нас завтрак, как я тебе показала. Потом до школы будешь выполнять
свои обязанности на ферме. Мы здесь все работаем, и тебе тоже придется. Если
тебя это не устраивает, – Кэрол зловеще посмотрела на девочку, – тогда нечего
тебе здесь делать, можешь поселиться в приюте для сирот, в Форт-Додже есть
такой. Так что не рассчитывай, что тебе удастся отвертеться от домашней работы.
Если хочешь остаться со мной, придется работать.
Мари-Анж молча кивнула. Теперь-то она знала, что значит быть
сиротой.
– В понедельник начнутся занятия в школе, а завтра мы
вместе пойдем в церковь. Том нас отвезет.
Кэрол не стала покупать автомобиль, специально
приспособленный для инвалидов, которым могла бы управлять сама. Она могла себе
это позволить, но не хотела тратить деньги.
– Сегодня, после того как ты переделаешь все дела, мы
поедем в город и купим тебе подходящую одежду для работы. Сомневаюсь, что ты
привезла с собой что-нибудь путное.
– Я не знаю, мадам... то есть бабушка... миссис...
Под суровым взглядом Кэрол Коллинз девочка совсем смешалась.
От голода у нее свело живот, и она не могла думать ни о чем другом. В самолете
она проглотила лишь несколько кусочков, вчера вечером вообще не ела и сейчас
была очень голодна.
– Мои вещи собирала Софи, – пролепетала она, не
объясняя, кто такая Софи, а Кэрол Коллинз не спросила. – Я привезла платья, в
которых я обычно играла.
Рваные платья, в которых она лазила по деревьям, остались в
Мармутоне: Софи сказала, что неприлично везти с собой эти лохмотья.
– После завтрака мы посмотрим, что ты привезла, – без
улыбки сказала Кэрол. – И не надейся бездельничать. Твое содержание обойдется
мне не дешево, ты же не рассчитываешь, что я буду кормить и одевать тебя даром?
– Да, мадам, – серьезно сказала Мари-Анж. Старуха
бросила на нее такой свирепый взгляд, что девочка задрожала.
– Можешь звать меня тетя Кэрол. А сейчас вымой-ка посуду.
С этим Мари-Анж справилась быстро, поскольку грязной посуды
было немного: одна тарелка из-под тостов и одна чашка, из которой Кэрол пила
кофе. После этого она вернулась в свою комнату, не зная, что делать дальше,
села на кровать и стала смотреть на фотографии родителей и брата, которые
поставила на комод. Дрожащая рука потянулась к медальону на шее.
