Грета вздохнула и опять потянулась к фартуку, чтобы промокнуть повлажневшие глаза.
—А мой отец?— нетерпеливо прерываю мечтательность кухарки.
—А как же! Эд-линн Варгос был самый настойчивый. Ездил, почитай, раза два в неделю. И Лейтоны принимали его с радостью. Что же не принять? Граф, опять же зажиточный, в замке живет, из себя видный такой. Бывалочи как глянет случайно в мою сторону, аж сердце сжималось: казалось, не глаза у него, а два живых янтаря. Глянет — лес вянет. Но так-то добрый был господин, только с виду такой смурной был.
—И как любовь-то? Началась?
—Началась,— вздохнула Грета,— да не с отцом вашим. Глядим: эд-линна Гвенда стала весела и расцвела, как роза, после одного из балов. Возил ее эд-линн Лейтон в Лоргрин, столицу Дрокенсвёрда. Все-таки там знатной публики побольше. Да и молодой король вступал на престол и балы закатывал. Видно, там хозяйка и повстречала кого-то.
А как-то помогала я ей ванну принять, гляжу: а на запястье у нее алая метка красуется!
На всякий случай тяну длинный рукав пониже, чтобы Грета ничего не углядела на моем запястье.
—И на что была похожа эта метка?
—Да на розу алую.
У меня сердце упало куда-то в пятки, потом блуждало где-то без счета времени, пока не возвратилось на место. Как сквозь туман слышу голос служанки, понимая, что пропустила часть рассказа:
—…. И вот она вся в слезах, не пила-не ела неделю после того письма. Месяца три прямо таяла на глазах,— Грета тихо всхлипнула.— А батюшка-то ваш все ездил упорно, как часы, добивался руки-то. А она ни в какую. Мы уж думали: все, в монастырь уйдет наша ласточка… А она вдруг объявила родителям, что ее суженый — это граф Варгос! Мол, у нас с ним метки одинаковые, мол, мы созданы друг для друга. Я в этом мало понимаю, главное — эд-линна начала кушать да к свадьбе готовиться! Вот так они и обвенчались. А меня эд-линна Гвенда с собой забрала в замок. А граф Варгос, упокой Господь его душу, и не возражал- так рад был, что она стала его женой-то. Да говорю же, он добрый был, батюшка-то ваш.
Благодарю Грету за рассказ и, словно в полубреду, собираюсь пойти к себе. Как вдруг неожиданно меня осенило:
—Грета дорогая, а о чем там в самом конце песни говорится? Напой, пожалуйста!
Розовая от удовольствия Грета тихонько затягивает:
На пальчике колечко,
Да жених- не он.
Своровал сердечко
Бедное дракон.
Алый, алый, алый цвет,
Ты мне любый али нет?
А ведь мама как-то странно отреагировала на фамилию Лидинг. Не подала вида, но я заметила, как дрожали ее пальцы, когда она подносила к лицу платок. В те годы она ездила на балы, которые давал молодой король драконов… Неужели ее возлюбленным был сам конунг Харальд Великий?! Отец Ингвара?!
Глава 22. Харальд Великий. Чаша мести
Полночи я ворочался в постели, словно неженка: все меня беспокоило и отвлекало. В конце концов сел и смотрел в окно на звезды под тихое уханье лесных сов. Беспокойные мысли свили себе муравейник в моем мозгу, не останавливаясь ни на минуту. Мучило смутное осознание того, что в моей жизни что-то происходит вопреки ее естественному течению.
Это как если реку Ольдрим повернуть в другое русло и преградить ей путь к родным берегам. Первое время река будет искать привычное русло, но потом побьется-побьется безуспешно в крепкую дамбу и забудет о том, что когда-то текла в другом месте. Но я — не река. По крайней мере, у меня еще остались какие-то лагуны памяти о прошлом.
Еще и метка на запястье не дает ни о чем забыть. Как хороша была Гвенда в расцвете своей юности и красоты! В те времена в королевском дворце Лоргрина давали роскошные балы, куда заботливые бароны, графы и герцоги свозили своих подросших дочек на смотрины, а их сыновья присматривали хорошеньких невест. Особенно запомнился бал в честь моего восшествия на престол.
Бог мой, на этих балах глаза просто разбегались от обилия разнообразной красоты со всех четырех ланов. Меня забавляло сравнивать красоток и выставлять им у себя в голове оценки. Хотя, увидев следующую богиню или двух, я тут же стирал с доски мысленный счет и выставлял новый. Утонченные белокурые дочери драконов смело стреляли в меня синими глазками. Розовощекие прелестницы из Сноваргена прельщали кожей, напоминающий белый атлас — так и хотелось потрогать! Рыжие веснушчатые бестии из Лилльсольма призывно сверкали белоснежными улыбками. А крепкие девицы из Феррстада прельщали своими нескромными округлостями.
И тут в зал вошла Она в сопровождении своего отца графа Лейтона. Граф был родом из почтенного драконьего, но обедневшего рода. Когда-то он покинул Дровенсвёрд ради женитьбы на дочери одного из магнатов Сноваргена. Но не только деньги привлекли Лейтона в край оборотней: его жена была невероятно хороша собой. Их дочь Гвенда унаследовала изысканную красоту матери и породистую стать драконов. Меня сразу поразил взгляд ее зеленых русалочьих глаз, словно читающий твою душу, отчего я, пожалуй, сразу потерял бы все свое красноречие и светскую куртуазность. Но робкий нежный румянец на ее фарфоровой коже, то и дело вспыхивавший от любопытных, а порой и нескромных взглядов окружающих, придал мне смелости. В конце концов, я конунг и это мой праздник!
Я пригласил ее на первый же вальс. И весь зал с гостями перестал для нас существовать… В тот же вечер после бала я заметил на своем правом запястье метку истинности в виде алой розы. Я прекрасно помнил, что запястье защипало сразу, как только Гвенда положила мне руку на плечо, а я свою — ей на талию. Но в вихре вальса я даже не подумал взглянуть на источник жжения. Так и не узнал, что почувствовала она. Хотя мне показалось, что она испытывала те же чувства, что и я. Позже, когда мы с ней стали встречаться, я увидел у Гвенды на запястье точно такую же метку истинности, как у меня — алую розу. Тогда я еще не знал, что все это- подлая ложь ради того, чтобы стать женой конунга.
Неизвестный доброжелатель, практикующий бытовую магию, в своем письме сообщил мне, что к нему обращалась некая барышня по имени Гвенда, чтобы он магическими чарами наложил ей на запястье метку истинности именно в виде алой розы. Она хорошо заплатила ему, и он выполнил эту работу. Но когда он случайно увидел на моей руке такую же метку, то пожалел о своем поступке и решил предупредить меня о намерениях корыстной девицы.
Надо ли говорить, какой черной обидой и злостью накрыло меня! Оглушенный этими чувствами, я написал Гвенде письмо, полное ненависти, и сообщил о нашем разрыве. Потом всячески пытался свести метку истинности- и бытовыми способами, и приглашал магов — все было бесполезно. Только Сардониксу удалось сделать ее не такой яркой, чему я был безмерно рад и даже сделал мага придворным.
Еле заметный абрис потускневшей алой розы до сих пор виден, если не скрывать его под одеждой. Покойная жена каждый раз дулась на меня, когда в минуты близости замечала эту слабую уже отметину. Илайда была ревнивой, как тысяча подземных королей, но я не сердился на нее, потому что злилась она не без повода. Какой женщине приятно видеть приметы былой любви своего мужа? Да еще эта метка все не исчезала, только бледнела. Но она до сих пор со мной и не дает забыть о том, что ответом на преданность и страсть может оказаться подлое коварство.
