—Да кто ж сказал, что она изменила?!— крикнула Забава и тут же осеклась.
Мужчина за ее спиной напрягся.
—Сомневаешься в словах Сварога?— прорычал тихонечко, и от этого аж волоски на руках и шее встали дыбом.
Однако все внутри противилось обвинениям князя. Разве нельзя предположить, что мужчина виноват? То есть бог…
—Верю в то, что людская молва бывает несправедлива, князь.
—Вот и оставь свою веру при себе!— окоротил зло.
Забава понурила голову. Права была Ирья, называя ее блаженной. Блаженная и есть! Решила вдруг в то, что Властимир может с ней согласиться! И в каменном сердце князя теплится искра сострадания к женщинам. Надо ж такое вообразить… За душу взяла такая тоска, хоть вой. Но Забава изо всех сил старалась удержать слезы.
Властимиру они не нужны. Как и множеству остальных мужчин. Так нечего взывать к жалости тех, у кого ее отродясь не было.
* * *
Властимир
А характер у Забавушки все же есть. Не так покорна его наложница, как кажется…
В который раз Властимир захлебывался черным дегтем ревности, наблюдая за девушкой.
Забава трудилась наравне с воинами. Не капризничала, когда приходилось рано вставать или пачкать руки. Стирала, мыла, и даже лошадей чистила. Отдыхать не хотела, но при этом умела не навязываться и быть скромной. А воины с восторгом перешептывались, дескать, вот это женщина! Собой хороша, трудолюбива и храбра к тому же. По нраву им оказалась княжья наложница. Лютоволк — и тот вился вокруг белокосой красавицы. Все норовил стребовать ласки.
Властимир недобро прищурился.
Для чего девка старается? Или нарочно дразнит? Подумаешь, разобиделась на его приказ молчать о мертвой богине. Холодна теперь, как ледышечка.
Швырнув обглоданную кость в кусты, Властимир встал.
—Обойду лагерь,— бросил стоявшему неподалёку Пересвету.— А ты за наложницей пригляди.
Воин кивнул. Он был немногословен и равнодушен ко всему, кроме битв. Подкинутый однажды к стражникам, у них он и остался, никогда не смотрел в сторону женщин, а улыбался лишь при виде доброго меча. Такому хоть с десяток красавиц поручи, все целы будут.
Еще раз глянув на хлопотавшую у котла девушку, Властимир пошел прочь. Забавушка в его сторону не посмотрела. А вот лютоволк следом увязался.
—Сидел бы около костра со своей любимицей,— обронил зло.
Серый только косматой башкой встряхнул да уколол внимательным взглядом. Ну чисто человек, только в волчьей шкуре!
И Властимир прибавил шагу.
Под сапогом влажно зачавкало болото. А раньше тут был ручей, если верить старым картам. А еще деревушка… От нее осталась разве что несколько холмов, заросших колючим кустарником. Чем ближе к Топям, тем злее становилась природа. И обезумевшие животные — от мелкой мыши до медведя — не нападали только потому, что рядом ходил лютоволк.
Взобравшись на пригорок, Властимир огляделся вокруг.
Всякий раз становилось тошно от вида некогда плодородных полей и густых лесов. Теперь вместо них трясины, испорченная пеплом земля и заросшие колючками рощи. А все из-за распутства богини, будь она неладна!
«Да кто ж сказал, что она изменила?!» — зазвенел в ушах девичий голосок.
Властимир даже ругнулся сквозь зубы.
Игривый нрав Лады был известен с древних времен. Она ведь богиня жизни! Плодородие, рождение детей, браки и любовь — все в ее власти. От их со Сварогом страсти родился этот мир. Духи и божества мельче — тоже ее творение. Стоит ли дивиться тому, что она нашла себе любовь на стороне? Какой мужчина это стерпит?
Лютоволк, сидевший рядом, тихонько заскулил.
—По семье скучаешь?— буркнул Властимир, а зверь печально свесил голову.
Скучает… Ждет его волчица, дети малые.
И вот, странное дело, эти огромные хищники всегда только одну подругу выбирали. А если кто из пары погибал, то сами не жили. Не единожды Властимир встречал сбросившихся со скал животных. А ведь могли бы селиться стаями… Один в общине мужского рода, пятой-другой женского. Все, как у людей.
Лютоволк снова заскулил.
—Не услышит тебя, можешь не рвать глотку,— и, заметив недовольный взгляд, добавил: — Видно, хорошая у тебя жонка, раз тоскуешь.
Но его слова были встречены фырканьем. Зверь нагнул голову, показывая ухо, край его был надорван. Властимир изумленно присвистнул.
—Она сделала?
Лютоволк кивнул.
—Зачем тебе такая непокорная? Одна головная боль!
Но желтыми огнями сверкнули звериные глаза: потому что любит! Единственная она, самая желанная. Для нее вышел к людям и не считал просьбу о помощи унижением, потому как ради волчицы и детей был готов на все.
Властимир хотел рассмеяться, но не смог.
На ум почему-то пришла Забава. Ее потухшие глаза и опустившиеся плечики. Печаль наложницы тревожила сердце. Но хуже того — подталкивала прислушаться к женским словам, отыскивая в них зерно истины. А ведь так быть не должно!
Круто развернувшись, Властимир зашагал обратно. Лезут в голову всякие глупости! Вышвырнуть бы их, как шелудивых псов, а вот не получается.
И ноги сами бегут обратно. Не хочется оставлять Забаву одну слишком надолго. В своих воинах Властимир был уверен. Не одну битву плечом к плечу выстояли. Однако сейчас не терпелось вернуться. Да и поздно уже, пора наложнице оказать внимание своему господину.
* * *
—Сегодня доедем до жилья. Без моего дозволения не говорить, далеко не уходить. Здешние волхвы девок не жалуют, поняла?
—Да, господин…
Властимир хмуро взглянул на нее и вышел из-под навеса.
А Забава принялась дальше переплетать взлохмаченные после сна косы. Еще бы помыться ей — семя князя до сих пор пачкало бедра,— и еще не забыть корешков против тягости съесть. Ребенка быть не должно.
Пальцы дрогнули, и гребень — подарок князя — больно ткнулся в кожу на шее, добавляя к душевной боли телесную.
Забава сморгнула подступавшие слезы.
Все эти дни сердце глодала тоска. И страсть мужчины не могла от избавить от давящего на грудь чувства. Болезненные ласки и страсть были по-прежнему приятны, но внутри будто заледенело.
Князь это чувствовал и злился. Брал ее все напористей. Однако каждый раз испытанное наслаждение было лишь тенью предыдущего, а сегодня и вовсе не случилось. Властимир остался недоволен. Но притворяться на ложе она не могла. И не хотела.
А тревога становилась с каждым ударом сердца все сильнее. Казалось, даже воздух ею исполнен. На каждый вздох оседает в груди пепельно-серой горечью. И расползается во все стороны… Что-то ждет их! Нехорошее очень, гадкое.
