—Погоди,— прервала меня Лика. Она обернула свой встревоженный взгляд на дверь.— Ты это слышишь?
На мгновение я разозлился. Вообще-то я тут пытаюсь обнажить душу, а она отвлекается на какие-то непонятные звуки! Но Лика настолько напряглась, что я прислушался, и понял, что происходит что-то ужасное.
Музыка на сцене больше не играла, никто не пел, а слышался лишь чей-то визг. Лика бросилась посмотреть, что происходит, и когда она открыла дверь, в кабинет ворвались двое — панический гул посетителей и Плешецкий.
Его лицо было изуродовано гневной гримасой — глаза вытаращены, словно кто-то с силой сжал его живот, и жидкость в его теле, как в детской игрушке-антистресс, перелилась в глаза. Ноздри настолько растопырены, что я ждал увидеть клубящийся из них пар. Волосы на голове стояли дыбом, создавая впечатление, будто его пытали током. Лика пятилась назад, а он наступал на нее, испепеляя безумным взглядом полным ненависти и презрения.
Плешецкий схватил жену за шею, на его руке подсыхала багровая кровь. Лика не успела сообразить, что происходит и не издала ни звука, лишь громко вздохнула от неожиданности.
—Ты! Поганая дрянь!— крикнул Плешецкий своим несформировавшимся голоском.
Второй рукой он перехватил ее за волосы и с силой потянул. Лика запнулась о собственные ноги, запрокинула голову назад и непроизвольно крякнула, задыхаясь.
Все произошло так быстро, что я не успел среагировать. Плешецкий на моих глазах истязал Лику, а я стоял у стенки, будто бы меня к ней приклеили.
—Отпусти ее!— очнулся я, но, когда сделал попытку вступиться за Лику, кто-то схватил меня за плечи и заломил руки за спину.
Боль разлилась по моим плечам и позвоночнику. Я был обездвижен. Меня прижали к полу, надавив на голову всем весом. Раздался какой-то жалобный крик, и я понял, что это мой. В глазах растеклись темные пятна, сквозь которые я отчаянно пытался увидеть, что с Ликой.
—Только попробуй что-то вякнуть, тебя тут же размажут по полу как жестяную банку!— кричал Плешецкий, но я плохо соображал, что происходит. Боль затмила все остальные чувства, а придурок, навалившийся на мою голову, зажал мне уши, так что я мог лишь догадываться, что говорил Плешецкий.
Когда зрение начало приходить в норму, я увидел перед собой лицо Плешецкого. Он присел на корточки и наклонил голову на бок, так что теперь он напоминал мне сумасшедшего ребенка из фильмов ужасов.
—Ну, расскажи-ка, дорогой мой, какого, мать его, хрена ты тут делал с моей женой!?
—Артем, оставь его в покое!— услышал я рваный голос Лики. Ее кашель заглушал какофонию посетителей, устроивших балаган в главном зале.
—Завали хлебало, когда к тебе не обращаются!— ответил Плешецкий. Он вышел из моего поля зрения, но я услышал хлопок — это он влепил Лике пощечину.— Тебе с твоими куриными мозгами лучше бы вообще рот на людях не открывать!
Я попытался выбраться из захвата, но человек, державший меня, уперся коленом мне в поясницу так, что я снова выпал из реальности на долю секунды, пытаясь справиться с нахлынувшей болью. Горячими резкими импульсами она прошлась по моей спине и всем остальным костям, и в добавок ко всему меня потянули за волосы и ударили головой о пол.
Открыв глаза, я снова увидел лицо Плешецкого.
—Сам ей расскажешь, или я это должен делать? Как и всю твою работу!?
Я было открыл рот, но не смог выдавить из себя ничего кроме жалкого кряхтения.
—Ну раз уж я начал!— продолжил Плешецкий.— Твой любовничек должен был поднять целое состояние из моего кармана! Вообще-то, месяц назад я нанял его, чтобы он выследил того, с кем ты трахаешься за моей спиной! Но я и подумать не мог, что он и сам приложит к этому руку! А точнее… другую часть своего тела!
—Что ты несешь!?— выдавила Лика сквозь кашель.
—Что я несу!? Отпусти его,— приказал Плешецкий.— Послушаем, что он скажет, раз мои слова для тебя пустой звук!
Я ощутил неимоверное облегчение, когда туша помощника Плешецкого слезла с моей спины. Жадно глотая воздух и испытывая неимоверную боль во всем теле, я сел, уперевшись о стену и понял, что никакой это не помощник Плешецкого, а гребаный Арсений Терентьев!
—Леша?— Лика смотрела на меня, ожидая, что сейчас я опровергну все слова ее мужа. Что я восстановлю ее веру.
—Об этом…— на мгновение я умолк, охваченный жжением в челюсти.— Об этом я и пытался тебе рассказать.
—О чем?— Она больше не кашляла, но голос был осипший.— О чем рассказать!?
—О том, что он следил за тобой, курица! Весь этот месяц! Следовал за тобой по пятам! Всюду! Следил за твоими подругами, даже подсылал своего дружка-напарника на открытие моего ресторана! Следил за тобой, когда ты была у своей тупой матери! Он следил даже, когда ты спала в своей постельке! День и ночь! День. И. Ночь.
Лика смотрела на меня глазами полными слез. Ее брови сомкнулись домиком, образовав на лбу складку, а губы тряслись. Я принял ее взгляд как выстрел в самое сердце.
Она разочаровалась.
Узнала правду самым поганым способом из всех возможных! Меня словно окатили ведром с помоями — настолько сильно я презирал себя в тот момент. Мне хотелось кричать. Рвать и метать. Хотелось вцепиться в глотку Плешецкого! Душить его, смотреть как белки его глаз краснеют, как синеют губы, как грудь перестает вздыматься от подступающего кислорода!
Но суть оставалась одна — я предал ее доверие. И больше никогда не смогу его вернуть.
—Это правда?— прошептала она сквозь слезы. Она продолжала смотреть в мои глаза. Может быть, мизерная надежда все еще таилась в уголке ее сердца, но, как бы мне ни было больно, я утвердительно кивнул.
И тогда она схватилась за голову. Отвернулась. И по кабинету раздался ее отчаянный и надрывный крик. Крик, раздирающий душу. Леденящий кровь.
Заставляющий забыть о том, кто ты есть и что ты здесь делаешь.
—Кстати о твоем дружке,— сказал Плешецкий практически довольным голосом. Он поднес к моему носу телефон, и с трудом сосредоточив взгляд, я увидел на экране Марину, зовущую на помощь, и Мишку, надрывно плачущего и трясущего стенку кроватки.
—Что ты с ними сделал!?— вскрикнул я.
Схватив Плешецкого за рукав, я дернул его на себя. Он повалился на пол, потеряв равновесие, выронил телефон. Воспользовавшись случаем, я наклонился на него и принялся душить. Мои ладони сомкнулись на его шее, и я почувствовал прилив сил. Вдруг мне показалось реальным его убить, но в этот момент он дал отпор. Мы сцепились в нелепой драке, валяясь на полу. Случайно я ударил Терентьева ногой, и тот отскочил, а Плешецкий пытался крикнуть ему, чтобы не стоял столбом, но я надавил пальцем на ямку под его шеей, и он умолк. В ответ он царапал мне лицо, но я не собирался отступать. Пусть он сломает об меня все свои ногти!
—Что там происходит!?— крикнула Лика, обращая мое внимание обратно в реальность.— Что ты сделал!?
