—Не бойся трудностей,— просит Алекс очень серьёзно, крепко обнимая меня,— честно, я не знаю никого, кто женился бы в восемнадцать лет! Мои родители, к примеру, поженились, когда им обоим было хорошо за тридцать, и я у них единственный ребёнок. У нас, в Англии — это норма. Я тоже боюсь! Но отпустить тебя — для меня невозможно.
Вот так, просто. И вместе с тем, он говорит от сердца, от души! Я чувствую то же самое.
Мы проговорим весь остаток ночи. Уже под утро, на рассвете, мои, теперь уже слезы счастья, высыхают в пылу спора о кольцах.
—Хочешь, купим тебе какое-то очень красивое, дорогое кольцо?— спрашивает он,— по типу там, Картье или Тиффани… Я видел их магазины в Манхэттене.
—Картье?!— искренне пугаюсь,— ты обалдел, что ли?
—А что, одолжу у пацанов,— он сосредоточенно морщит лоб,— я же должен подарить тебе кольцо, ну, чтоб, типа, красиво и стоя на одном колене… Хочешь?
—Пересмотрел голливудских фильмов?— смеюсь.
—Я вообще, мало что подобного смотрел,— тоже смеется,— но есть такой стереотип.
—Вот, точно! Стереотип. Правильное слово. Не хочу.
—Ну окей, тогда давай это будет самое простое золотое кольцо, но Картье или Тиффани?— он все же продолжает веселить меня.
—Простого Картье или Тиффани не бывает!
Мы пытаемся заснуть, только когда за окном уже становится совсем светло. В обнимку, как обычно.
—Ты понимаешь, что делаешь?— шепчет Алекс мне на ушко, волнуя своим теплым дыханием.
—Ищу свой путь,— уверенно отвечаю ему в сонном полузабытьи,— а ты?
—А мой путь там, где ты,— он сплетает наши пальцы, крепко сжимая мою ладонь.
Уже через минуту я слышу ровное дыхание Алекса, но сон уходит. Вглядываюсь в расслабленные черты его лица. Понимаю с удивительной ясностью, что готова отдать жизнь за этого побитого англичанина восемнадцати лет от роду, которого узнала совсем недавно! Впрочем, мне совершенно очевидно — наша встреча была предопределена свыше. Наверняка, мы уже встречались с ним где-то раньше, в какой-то из наших прошлых жизней, а быть может, и во всех…
Глава 24
—Женька,— слышу шёпот, и чувствую, как кто-то легонько проводит по моей руке.
Голос из прошлого, который ни с чем не перепутаешь. Распахиваю глаза, молча вглядываюсь в темную рослую фигуру рядом со своей постелью. Резко сажусь.
Щелчок — и человек включает что-то вроде микрофонарика, чтобы осветить свое лицо. Выключает, через какое-то мгновение. Мгновение, которое кажется мне нереальным. Ведь этого не может быть, потому что этого быть не может!
—Привет, я Алекс Спенсер, помнишь меня?
Полное ощущение горячечного бреда.
Провожу рукой по своему израненному лбу, покрытому испариной. А он подсаживается ко мне ближе, на краешек постели.
—Тебя что, били?!— шепчет в удивлении, смотрит прямо на мою ссадину.
Его лицо совсем близко. Спрашивает, как будто бы не было этих лет, этих событий. Едва дышу. Вижу его черты довольно отчётливо в тусклом фонарном свете, проникающем сквозь уличные окна. Свет неровный, и лежит на нас рассеянными ломаными линиями из-под толстых металлических решёток на окнах.
—Я упала,— осторожно отвечаю, все ещё боясь, что стала сумасшедшей. А что, бывает же после сильных потрясений. Он тихонько усмехается.
—Говоришь как мужик.
—А… это и правда ты?
Алекс выпрямляется.
Подскакиваю пружиной как можно ближе к нему, кровать противно скрипит. Мы синхронно поднимаемся, и я оказываюсь рядом с ним, продолжая жадно изучать. Он не отодвигается. Появись здесь даже Гриша, даже папа — я не удивилась бы так сильно.
—Ну потрогай, если хочешь,— хмыкает. Его тихий голос не тревожит Катю, которая мирно спит на своей кровати в шаге от нас,— даю полный карт-бланш. Секунд на десять!
На десять секунд? Почему именно десять? И что он делает здесь, в этой палате, глубокой ночью?! Окончательно придя в себя, порывисто обнимаю Алекса, удивляясь, принимаясь шептать всякий бред.
Он не отталкивает меня, но и не отвечает взаимностью. Это кажется мне странным. Хотя, только ли это?
—Алекс, привет,— глуповатое начало, да,— но что ты здесь делаешь?! А я, представляешь, подумала, что сошла с ума… Знал бы ты, как я рада видеть тебя! Значит, настоящий?
—Да, с этим определились. Давай ты поплачешь в машине, у нас мало времени,— он довольно холодно отстраняется и жестом обращает мое внимание на Катю, которая вдруг начинает ворочаться в постели,— разбуди и собери сестру! Я помогу вам сбежать, сейчас.
Мои щёки все ещё влажные от непрошенных слез. Начинаю заикаться от потока мыслей, сиплю:
—В какой… но как… ты что-то знаешь?!
—Женя, Джейн,— он жестко берет меня за предплечья и разворачивает к себе,— услышь меня! Все подробности после. Бери сестру, вещи, уходим.
—Куда?— все ещё туго соображаю. Происходящее в темноте, полушёпотом, до сих пор кажется мне сюрреальным.
—Значит, ты готова стать донором почки?
Говорит спокойно, но этот вопрос моментально возвращает меня к реальности. Так он и это знает?! Откуда?
Больше не задавая вопросов, быстро бужу Катю, коротко объясняю ей, что этот мистер поможет нам, но надо бежать прямо сейчас.
Страх так велик, что бежим, не переодеваясь, в больничных пижамах и тапках, прихватив свои чемоданы.
Выходим из палаты. Первое, что бросается в глаза в слабо освещённом общем коридоре — человек, сидящий на полу, буквально в нескольких шагах от нашей двери.
Его голова неестественно запрокинута наверх, а подбородок и губы залиты кровью. Присматриваюсь — да это же наш цербер! Меня начинает тошнить, ноги подкашиваются.
Заботливо подхваченная под локоть Алексом, я слышу от него:
—Он живой, идём.
В коридорах пустынно, ни души. Так странно. Почти бежим, а Катя все ещё пребывает в полусонном состоянии. И это хорошо.
—Там везде электрические ограничители! Вдоль забора,— шепчу Алексу, когда мы ловко выходим во двор через окно санузла на первом этаже, не без его помощи, конечно.
—Наблюдательная девочка,— уголки губ Алекса чуть приподнимаются в улыбке.
А мои глаза горят, впитывая его в себя, разглядывая всего, нового, взявшегося ниоткуда, насколько это вообще позволяет ситуация и наш непрерывный бег.
Я продолжаю вспоминать. Изумляться. Спотыкаться, пытаясь поспеть за ним, и постоянно контролируя передвижения Кати при этом.
—Получила разряд возле шлагбаума,— лаконично объясняю. Алекс с интересом смотрит на меня, секунду или две.
А он изменился! Не до неузнаваемости, конечно, но… очень возмужал. Не знаю, какое здесь можно было бы подобрать правильное слово, возможно, это слишком примитивное.
