—Да, Катюша, я все помню,— делаю глоток какао. Он и в самом деле вкусный,— и это был не банальный сосед по двору или какой-нибудь одноклассник. Это было здесь, в Нью-йорке, представляешь?
—Серьёзно?— она удивленно таращит на меня глаза, явно ожидая подробностей.
Впрочем, договорить нам не дают.
Дверь распахивается, впуская в палату сразу нескольких людей. Как по команде, мы замираем в неподвижности.
Одна из них, медсестра, что приносит нам еду, с дежурной улыбкой собирает посуду на поднос. Двое других это уже знакомый мне хам и отталкивающего вида женщина, которая даже не берет на себя труд изобразить приветливое выражение лица. Сухо здоровается, пока мужик нагло пялится на нас.
—Евгения, следуйте, пожалуйста, за нами!
—Ты куда?— испуганно повисает на мне Катя.
Я вопросительно гляжу на них, а у самой от страха поджилки трясутся. Чувствую себя маленькой и беззащитной.
Страх — очень неприятное чувство. Они молчат, и я явственно ощущаю как холодок противной змейкой медленно скользит вдоль моего позвоночника. Как немеют руки. А еще, мне хочется пристрелить их всех! Если бы был автомат, открыла бы огонь, не задумываясь. Мне страшно, очень страшно.
—Всего лишь лаборатория, Евгения,— выдавливает из себя женщина,— успокойтесь. Сдадите кое-какие анализы и вернётесь в палату! Может быть, вы даже не подойдёте нам.
Но я вижу по ее глазам, что она лжёт. Стали бы они вызывать нас в Штаты? Эта операция только вопрос времени.
—Эй, тебя поторопить?— грубо окрикивает меня мужик.
Я быстро поднимаюсь словно опомнившись, и прошу Катю подождать. Он тут же присаживается на мой стул рядом с ней — Катя в ужасе отходит к окну.
—Я подожду здесь с малышкой, пока ты ходишь,— развязно скалясь, сообщает. Внешне очень неприятный, этот грузный толстяк внушает нам только страх и отвращение,— и чтобы без глупостей там!
Мне больно оставлять Катю с ним, но выбора они не оставляют.
Ухожу вслед за женщиной. Петляем с ней длинными серыми коридорами. Изредка нам встречаются какие-то люди в синих халатах, ведущие китайцев и афроамериканцев с апатичными лицами, и в точно таких же больничных пижамах, как у нас с Катей. Это филиал ада, не иначе!
Захожу в помещение с белыми стенами, потолками, полом, и в нос сразу ударяют специфические запахи то ли медикаментов, то ли спирта. Мне становится дурно.
Поддерживаемая за локоть этой женщиной, присаживаюсь на каталку. Она подвозит меня к столу с расставленными на нем блестящими металлическими судочками.
Из-за ширмы появляется крупная афроамериканка в белом халате, равнодушно натягивающая на ходу маску и перчатки. Заваливаюсь спиной о стену, в панике глядя на нее и на невесть откуда взявшийся шприц в ее руках! Они о чём-то негромко переговариваются, наконец, сопроводившая меня женщина выходит.
—Слабенькая,— говорит афроамериканка, подсаживаясь ко мне ближе,— вон какие синячки под глазами, и побледнела. Не бойся. Сделаем быстро!
Звенит медицинским инструментарием и я, уже на грани обморока, повинуясь ее жесту, послушно протягиваю руку. Она больно перетягивает руку жгутом, берет из вены кровь, много.
Залепив место укола пластырем, заставляет меня открыть рот. Собирает что-то с внутренней стороны щеки и из горла длинными палочками. Закончив, снимает перчатки.
Затем достает стетоскоп, долго слушает мое сердцебиение. Меряет давление автоматическим тонометром. Сосредоточенно, не спеша делает записи в раскрытой на столе тетради. Затем сверкает в мою сторону американской улыбкой:
—Ты окей, Евгения! Сейчас придёт ещё один доктор.
Выходит. Я вскакиваю с бьющимся сердцем, бросаюсь зачем-то к окну. Везде решётки.
Смотрю в раскрытую тетрадь и ничего не понимаю в этих записях! Перевожу взгляд на стол. Вижу большой контейнер с пробирками, во всех кровь. Их много. Где моя? Кажется, самая крайняя. В отчаянии перетасовываю крайние все. Вдруг я и вправду им не подойду, если подменить анализы?!
Тем временем, ручка двери с тихим звуком опускается, но мои натянутые до предела нервы позволяют это услышать и успеть метнуться назад, на каталку. В последний момент сажусь.
Заходит пожилой мужчина с бородкой, в очках и в белом халате. Отдергивает ширму, а за ней — о ужас, гинекологическое кресло! Это ещё зачем? Натягивая перчатки, равнодушно бросает мне:
—Раздевайтесь, присаживайтесь.
Шокированная, я только отрицательно качаю головой. Он какое-то время изучает меня сквозь толстые стекла очков, как диковинное насекомое.
—Я могу позвать вашего охранника, он поможет зафиксировать вас, пока я буду брать необходимые анализы!
В отчаянии кусаю губы, а из глаз брызжут слезы. Боже мой, как все это жутко, страшно, унизительно!
Всего через пару секунд он презрительно снимает перчатки, намереваясь выйти из кабинета, и тогда я почти кричу ему вслед, что сяду на кресло. Он возвращается.
Трясущимися руками раздеваюсь, пока он жалостливо разглядывает меня, повторяя их будничную фразу:
—Не бойтесь! Это всего лишь анализы. Будет быстро.
Если я выживу когда-нибудь, то буду видеть это каждую ночь в кошмарах, думаю я, пока неловко усаживаюсь на неудобное кресло, ощущая холод металла и слушая его скрип подо мной. Вперяю застывший взгляд в белый потолок.
Здесь я не человек, а животное. Доктор, если его можно так назвать, сначала проводит неприятный для любой женщины осмотр, потом берет анализы. В какой-то момент мне начинает казаться, что ноги сейчас сведет судорогой от напряжения, когда он вдруг кивком отпускает меня. Снимает перчатки и отходит к столу, чтобы сделать записи в той же тетради.
—Спасибо за ваше благоразумие и хорошего дня,— говорит он мне на прощание.
Меня пронзает новая страшная догадка.
Что, если они врут, что отпустят нас после всего?!
Глава 16
Пятнадцать лет назад
Критически осматриваю себя в продолговатом зеркале. Верчусь и так и эдак, платье восторг! Наверняка, дорогущее брендовое. Смотрится шикарно без преувеличения.
Поворачиваю голову, и сердце начинает биться учащеннее: за мной наблюдает Алекс. Привалившись к дверному косяку, он смотрит странно, с каким-то даже мрачным восхищением.
—И что за бренд?— спрашиваю.
Протягивает мне узконосые черные туфли, атласные, на высоких тоненьких каблучках. Замерев от восторга, я глажу атлас, который мягко мерцает и словно переливается под моими пальцами.
—О!— только и могу выговорить. Неужели я пойду в таких? У меня никогда ничего подобного не было.
—Вообще, я уже жалею, что мы затеяли это,— свирепо заявляет он,— ещё не поздно отказаться!
